Книга Невидимка с Фэрриерс-лейн - Энн Перри

В голове у него мелькнуло, что если Адольфус Прайс чувствовал такую же всепоглощающую страсть к Джунипер Стаффорд, то с течением лет она вполне могла возобладать над рассудком и здравым смыслом и в конечном счете над нравственностью. Но мысль эта улетучилась, так и не оформившись в определенное четкое представление.

А вместо того, чтобы сейчас быть вместе с Элинор, он сидит здесь, на Боу-стрит, ожидая служебные рапорты по делу об убийстве, тайну которого – он это знал – ему не разрешить. Если вообще можно разрешить сию загадку, то это под силу только Питту. Лишь его ярость при мысли, что совершена несправедливость и пострадал невинный человек, лишь его принципиальность вкупе с любопытством Шарлотты могут помочь найти ответ независимо от того, присутствует на Боу-стрит Драммонд или нет. Это дело совсем потеряло для него интерес, и Мика угрюмо подумал, что может совершить какую-нибудь глупость, невольно ошибиться; в свою очередь, это уронит его доброе имя, и, вместо того чтобы почетно завершить свою карьеру, он уйдет в отставку со стыдом и унижением.

Драммонд отвернулся от окна, быстро подошел к стойке, где держал шляпу и трость, снял с крючка пальто и вышел в коридор.

– Полтни, я ухожу. Положите бумаги на стол, когда их принесут. Я просмотрю их завтра утром. Если вернется инспектор Питт, передайте, что мы увидимся завтра.

– Да, сэр. Но вы сами придете сегодня к вечеру, сэр?

Однако Драммонд уже быстро шагал прочь и не услышал вопроса. Выйдя на улицу, он так же быстро миновал короткую Боу-стрит и, завернув за угол, вышел на Друри-лейн, где нанял кеб. Назвав адрес Элинор, он откинулся на спинку сиденья, пытаясь взять себя в руки и обдумывая, что ей скажет. Между Оксфорд-стрит и Бейкер-стрит он раз двенадцать поменял слова и выражения, но, прибыв на Милтон-стрит и расплатившись с кебменом, понял, что так и не придумал ничего, что отвечало бы его мыслям. Драммонд даже хотел ехать обратно, но, поступи он так, положение вещей не улучшится. Он просто отложит на будущее то, что неизбежно. Он должен просить ее руки, а оттяжкой времени ничего не изменить и не достичь.

Дверь открыла та же самая нелюбезная горничная, и когда Мика известил ее, что желал бы увидеться с миссис Байэм, она столь же нелюбезно провела его по коридору к двери Элинор.

– Спасибо, – поблагодарил ее Драммонд.

Метнув на него сердитый взгляд, она круто повернулась на каблуках и ушла.

У него вдруг забилось сердце и пересохло во рту. Он поднял молоток, и тот ударил как бы сам собой.

Прошло несколько мгновений, прежде чем Драммонд услышал шаги, ручка повернулась, и дверь отворилась. Это была Элинор – очевидно, ее единственная горничная была занята другим делом. Она удивилась при виде гостя. Какую-то долю секунды ее лицо отражало лишь радость. Затем она встревожилась, в глазах ее мелькнуло опасение. Может быть, Элинор прочла во взгляде Драммонда его чувства, настолько откровенные, что они были для нее неприемлемы. Женщина моментально смутилась. Мика еще ничего не сказал, но начало разговору было уже положено – и начало плохое.

– Добрый день, мистер Драммонд, – сказала Элинор и покраснела, чувствуя, насколько неловко это формальное приветствие.

Определенно, им не нужно так притворяться. Простая светская любезность, за которой можно спрятать свои чувства, – вещь хорошая, но если ее в избытке, то она перестает быть щитом и становится маской.

– Как вы добры, что заглянули, – сказала она, – пожалуйста, войдите. Довольно холодно, как вы думаете? Но, наверное, уже слишком поздно, чтобы предложить вам чашку чая?

– Нет… да… благодарю вас, – принял он предложение и последовал за ней в комнаты. – Я хочу сказать, что нет, еще не поздно и я с удовольствием выпью чашку.

В маленькой гостиной все было совершенно так, как в прошлый его визит: тесно заставлена, такое же узкое окно, истертый посередине ковер, сборная мебель, обстановка, лишь немного украшенная тем, что осталось от дома на Белгрейв-сквер: картина, изображающая дуврские холмы, небольшая бронзовая скульптура лошади да несколько вышитых подушек.

Элинор позвонила и, когда вошла горничная, попросила принести чай – с любезностью, на которую по отношению к слугам способны немногие женщины. Драммонд не мог сейчас вспомнить, обычная ли это манера поведения или что-то новое, появившееся в силу стесненных обстоятельств вдовы. Но, как бы то ни было, теплота ее обращения странно согрела Мику, а вынужденная любезность тронула его сердце новой печалью.

Элинор стояла у каминной полки, глядя на огонь – вернее, на то место, где он должен гореть, но было еще слишком рано по сезону держать камин зажженным целый день, особенно для тех, кто должен был очень бережливо обращаться с углем.

– Надеюсь, вы обо мне не беспокоитесь? – спросила она тихо. – В этом нет никакой необходимости, уверяю вас.

– Я пришел не просто потому, что беспокоюсь о вас, – сказал он, прямо отвечая на ее взгляд.

Она опять покраснела. Казалось, кровь залила ее лицо темной волной.

И снова Драммонд почувствовал, что выдал свои чувства. Он знал, что они написаны у него на лице, и понятия не имел, как их скрыть.

– Как продвигается дело об убийстве? – быстро спросила Элинор. – Успешнее, чем прежде?

Она сменила тему разговора, избегая того, о чем оба они молчали, и, однако, бывшего столь очевидным, будто все слова уже были сказаны и услышаны. Драммонду это не понравилось, и в то же время он странным образом почувствовал себя благодарным ей.

– Нет, нам не стало известно больше, чем в прошлый раз, когда я был здесь, – вздохнув, ответил Мика. – Питт решительно убежден, что это не жена или ее любовник, но, полагаю, он ошибается.

– Но почему вы думаете, что это они убили? – спросила Элинор, садясь и тем самым позволив ему сделать то же.

– Как ни трагично, все же это, скорее всего, именно так. Другая версия связана с делом об убийстве на Фэрриерс-лейн, но оно было закрыто пять лет назад. Элинор…

Она взглянула на него и глубоко вздохнула, словно собираясь что-то сказать.

– Элинор, меня, честное слово, не особенно волнует это дело, да и никакое другое тоже. За последнее время оно постепенно потеряло для меня важность…

– Сожалею, но надеюсь, что у вас пройдет такое настроение. Нам всем иногда тягостно и скучно. Привычные вещи надоедают. Может быть, вам уехать из Лондона? Подумайте о возможности несколько дней отдохнуть. Может быть, даже неделю или две…

Драммонд мог многое сказать ей по этому поводу. Он не оставил бы свой участок на Боу-стрит, пока расследование не закончено. Убийство судьи было чрезвычайно важным делом. Да, он не очень тревожится об этом – просто не может сделать эту работу лучше Питта; напротив, тот справится лучше. Кроме того, он не хочет беспокоить своими упадническими настроениями дочерей, которые надеются, что он поселится у кого-нибудь из них. Однако две недели, проведенные под крышей того или другого зятя, не будут спокойны – ему вряд ли придется по душе положение то ли гостя, то ли приживальца в чужом доме, не чувствующего настоящей независимости. В гостинице же ему будет скучно и тоскливо, а одинокие осенние прогулки по холмам никак не поспособствуют разрешению его трудностей.