Книга Дружина особого назначения. Книга 3. Засечная черта - Иван Алексеев

Грохот залпа на миг заглушил захлебывающиеся истошные крики тонущих степняков и дикое пронзительное ржание искалеченных коней, идущих ко дну.

А корабль продолжал свое сокрушительное движение сквозь плотную массу переправляющейся орды. Причем он шел уже не прямым курсом, а переменными галсами, постоянно лавируя вправо-влево, чтобы уничтожить как можно больше врагов. Пройдя весь плес, на котором происходила переправа, корабль изящным маневром развернулся на стрежне и уже медленно, но по-прежнему уверенно плавными зигзагами двинулся вверх по течению, перекидывая с борта на борт свой единственный неуклюжий прямоугольный парус, мастерски используя для лавирования крутой бейдевинд, помогая себе участившимися ударами весел.

И ордынцы дрогнули, повернули обратно, не достигнув даже середины реки. Их призывал к этому гортанный рев трубы с холма и взмахи бунчука военачальника, видимо испугавшегося неожиданных и ничем не оправданных больших потерь личного состава в самом начале набега. Но, как показалось Разику, орда пустилась наутек, спасаясь от страшной смерти, по собственному почину, еще до подачи соответствующего сигнала.

Корабль поднялся вверх по плесу, уничтожив по пути замешкавшихся и не успевших достичь спасительного берега врагов, вновь развернулся и встал на якорь на середине реки. Неизвестный пока человек, командующий этим суденышком, недвусмысленно давал понять, что продолжит топить орду при следующей попытке переправиться через русскую реку. Стрелы, пущенные с берега, до корабля уже не долетали. Дистанция была великовата и для ответного ружейного залпа, а пушек на борту, по всей видимости, не имелось. Поэтому корабль стоял молча и гордо, свернув свой белоснежный парус, сложив весла вдоль бортов.

И лишь сейчас, глядя на мачту, с которой спустили парус, Разик заметил, что на ней развевается красное полотнище боевого стеньгового флага! Международный морской сигнал: «Веду сражение». Хотя на русском купеческом речном судне, превратившемся в корабль, и стеньги-то не было. Его сравнительно невысокая мачта была изготовлена из единственного соснового ствола. Такой флаг мог поднять только военный моряк.

«Но откуда, разрази меня гром, этот самый моряк взялся на Оке? Неужели?! Да нет, не может быть! Это же прямо как в сказке!» — Разик до боли в глазах вглядывался в силуэт корабля, пытаясь рассмотреть людей на борту. Он впервые искренне пожалел о том, что не успел дослужиться до звания сотника, поскольку тем было положено иметь при себе персональную подзорную трубу, которые в дружине Лесного Стана входили также и в снаряжение особни-ков. Но Разик был простым строевым полусотником, поэтому он пока вынужден был озирать поле боя невооруженным глазом.

Сумятица, царившая на ордынском берегу некоторое время после неудавшейся попытки форсирования, постепенно прекратилась. Орда, подчиняясь командам своих предводителей, застыла в более-менее стройных рядах, не собираясь вновь кидаться в реку. Они явно чего-то ожидали, и Разик, пожалуй, даже мог угадать чего именно. Но время, которое так стремились выиграть степняки и их турецкие советники, сделав свой набег внезапным для русского царя, неумолимо текло. И это время работало на нас.

Так они простояли часа три. Многотысячная орда застыла на правом берегу Оки, четверо леших оставались на левом, а неизвестный русский корабль стоял на середине реки, в самом верху широкого плеса. На его мачте трепетал на ветру боевой военно-морской красный флаг.

А затем произошло именно то, чего и опасался полусотник дружины Лесного Стана. Ряды ордынской конницы расступились, и на берег выкатились тяжелые турецкие полевые пушки на огромных неуклюжих колесах, каждую из которых тащила шестерка лошадей. Батареи принялись разворачиваться на верхней излучине перед плесом, чтобы своим огнем отсечь корабль от переправы. Разик насчитал три десятка дальнобойных орудий. «Неужели команда судна рискнет прорываться сквозь такой огонь?» — невольно сжав в волнении пистольную рукоять, подумал он.

Наконец все пушки были установлены, их запряжки отъехали от берега. Вновь раздался гортанный рев ордынских труб, подавших сигнал к началу переправы. Сразу же на мачте корабля взвился белоснежный парус, весла опустились в воду, и корабль слегка повернулся носом против течения, люди на борту выбирали якорь, готовясь к героической атаке.

Конница тронулась с места, вошла в воду. Корабль, набирая ход, двинулся вниз по течению ей наперерез. Рявкнули с вражеского берега пушки, окутавшись густыми клубами дыма, тут же подхваченными ветром и снесенными вниз по реке. Кормчий на всем ходу резко развернул челн носом к берегу, действуя не только рулем и парусом, но и подав, очевидно, соответствующую команду гребцам. Он достиг этим маневром двойного эффекта: замедлил ход, чтобы пушкари, рассчитавшие прицел по определенной скорости движения, пальнули мимо, и уменьшил зону поражения, поскольку ядра теперь летели не в борт, а в нос. Десяток высоких фонтанов, взметнувшихся со значительным упреждением, всколыхнули поверхность реки. Весь залп прошел мимо.

— Молодец, брат! — в порыве радости непроизвольно выкрикнул Разик неизвестному кормчему, хотя тот, конечно же, не мог его слышать.

Корабль вновь резко развернулся носом по течению и продолжил атаку на переправу. Через пять минут он врежется в плывущую орду и тем самым обезопасит себя от огня батарей. Не будут же пушкари стрелять по своим!

Разик с криком «Ура!» вскинул руку, приветствуя эту победу, но уже в следующую секунду внезапно застыл, сжав в отчаянии кулаки. Полусотник вдруг понял, что всплесков от ядер на воде было явно намного меньше, чем пушек на берегу. Турецкие военспецы прекрасно знали свое дело. Наверное, они имели немалый опыт стрельбы из морских береговых батарей, расположенных то ли на Черном, то ли на Азовском море, и предвидели, что корабль начнет маневрировать, уклоняясь от их огня. Поэтому две трети орудий не стреляли, их расчеты ожидали завершения этого маневра, чтобы обрушить второй, более мощный залп по зоне вероятного уклонения. И этот залп прозвучал.

Корабль вздрогнул всем корпусом, словно напоролся на мель. Мачта его накренилась, парус повис лохмотьями, обломки весел и куски бортов разлетелись на десятки сажен вокруг. На палубе вспыхнул пожар, несколько пушек, очевидно, стреляли калеными ядрами или зажигательными снарядами — брандскугелями.

Но кормчий и часть гребцов явно остались в живых и, спасая экипаж, направили свой тонущий, объятый пламенем корабль к своему берегу, а с противоположного уже плыла через реку орда, яростно воющая тысячами голосов. Корабль двигался медленнее, чем переправлявшаяся конница. Парус его был порван, часть весел утрачена, экипаж вынужден был еще и бороться с огнем. Прежде чем поврежденный челн достиг спасительного берега, турки успели перезарядить пушки и дали по нему еще один залп. Однако дистанция уже была предельная, ядра значительно рассеялись в полете и лишь два или три из них накрыли цель. Корабль вновь вздрогнул, накрененная мачта рухнула прямо на палубу. Но все же он продолжал упорно двигаться вперед, и через несколько минут его форштевень, над которым по-прежнему возвышался чудом уцелевший веселый резной конек-горбунок, уткнулся в прибрежную отмель.