Книга Зеленый король - Поль-Лу Сулицер

Молчание.

В конце концов Таррасу все же пришлось обернуться. И, естественно, Климрод просто испепелил его пылающим взглядом своих серых глаз. Но он выдержал его. И тогда произошло непостижимое: глаза отвел Реб.

— Я люблю эту женщину, Джордж. Нет, позвольте мне договорить, прошу вас… я не очень привык к откровенным признаниям. Она сказала вам, сколько времени мы с ней встречаемся?

— Около четырех лет.

Климрод кивнул. Теперь и он смотрел на белую гору.

— Она вам говорила, что хочет выйти за меня замуж и жить вместе со мной?

— Да.

— Мечтает иметь от меня детей?

— Да.

— И вы хотели бы знать причину, заставляющую меня так упорно отказывать ей в этом? Вы, наверное, считаете, что причина тому — безразличие с моей стороны, а скорее всего, чистый эгоизм, ведь моя главная забота — реализовать собственную мечту? Таков ваш ответ, не так ли, Джордж?

— Да.

Климрод немного помолчал, а затем совершенно чужим голосом произнес:

— Она уже четыре раза лежала в психиатрической больнице, Джордж. Я назову вам их адреса, имена врачей, лечивших ее, если вы не верите мне на слово. У нас уже был ребенок, два года назад. И она убила его через полтора месяца после рождения. Задушила. Сиделка находилась в соседней комнате и ничего не слышала, ничего не смогла сделать, несмотря на все предостережения с нашей стороны. После этого она снова лежала в больнице, и когда вышла — врачи считали, что она выздоровела, — сделала себе операцию и теперь никогда не сможет иметь детей. Трижды она пыталась покончить с собой, и теперь ее снова придется положить в больницу, еще раз попытаться… Продолжать дальше?

— Я проверю каждый факт, — ответил Таррас хриплым голосом, поразившись собственной решительности, но уже заранее страдая.

— Сделайте это.

В дверь комнаты постучали. Вошел Диего и застыл на пороге.

— Сейчас, Диего, — мягко сказал Реб, — нам недолго осталось.

Маленький аргентинец вышел. И снова воцарилось молчание. Подавленный, Таррас стоял, опустив голову, а когда поднял ее, увидел, что голова Реба покоится на подушках — веки закрыты, лицо исхудалое, щеки ввалились, он был очень бледен. И совсем неожиданно острейшее чувство жалости, стыда и боли — все вместе — охватило Тарраса, и взгляд его помутился.

— И еще одно, Джордж. Мы с Чармен женаты. Мы поженились 19 января 1951 года б Рино, в Неваде. Можете проверить. Мне даже хочется, чтобы вы проверили — и это, и все остальное… Я хотел бы… — Он остановился, глубоко вздохнул, ничем иным не выдав своих мучительных переживаний: — Джордж, мне хотелось бы еще раз убедиться, что в моей жизни было и другое, не только этот кошмар.

В сущности, еще не приступив к проверкам, которые проводил не без стыда, Таррас был абсолютно уверен, что Реб сказал ему чистую правду.. Все, разумеется, подтвердилось.

В апреле 1955 года Чармен Пейдж — Климрод снова была помещена в больницу, в Швейцарии, как это было в двух предыдущих случаях; о том, что ее положат туда, предупредили за пять недель, после ужасного приступа, случившегося с ней в Каире.

Когда Таррас навестил ее, она его не узнала, не вспомнила имени, забыла все, абсолютно все, даже Реба. Хотя в остальном казалась абсолютно нормальной, рассказывала о подготовке к следующему морскому путешествию на остров Сулавеси и в Новую Зеландию, была весела, игрива и красива до слез.

— 30 -

Диего похлопал по голым ягодицам двух мулаток, которых взял с собой в дорогу, чтобы было чем занять ночи, не забыв прихватить также тридцать шесть бутылок лучшего виски. Улыбнувшись и послав незаметный поцелуй пожелтевшей фотографии Бетти Грэббл, кнопкой приколотой к перегородке предыдущим обитателем каюты, он вышел в коридор, постучал в соседнюю дверь и вошел.

Как всегда, он застал Реба за чтением.

— Ты поднимешься?

— Нет.

— Мы, кажется, вот-вот увидим землю.

— Очень хорошо, — ответил Реб, даже не приподняв головы.

Диего вышел на палубу маленького парохода, забитую шумной, веселой и преимущественно чернокожей толпой, в центре которой несколько импровизированных «оркестров» состязались в гвалте. «Тут даже „В-29“ пролетит, и того не услышишь, — подумал Диего. Он поднялся по лестнице и подошел к „о Capitao“[47], главному после Бога хозяину судна, оказавшемуся не бразильцем, а ирландцем.

— Что-нибудь с судном?

— Мы ждем.

Жара стояла адская, палуба горела под ногами, и на поручни облокачиваться надо было с большой, осторожностью. Диего тем не менее облокотился. Наклонился и увидел прямо перед форштевнем настоящую стену высотой почти два метра, которая с той и другой стороны тянулась так далеко, что и конца не видно. Эту серо-бурую стену, подвижную и изгибающуюся по гребню, венчала золотистая пена, которая перелетала через струи и водовороты и расползалась грязными пятнами, хотя их тут же смывало волной, по густой синеве Атлантического океана.

Завороженный Диего наклонился еще ниже — его безудержно, как пагубная страсть, притягивало все необычное. И эта встреча, эта молчаливая дикая и свирепая схватка Атлантики с самой могучей в мире рекой, испокон века заканчивающаяся ничем, доставляла ему удовольствие.

Подняв голову, он убедился, что поединок не ограничивался столкновением водных стихий. Почти прямо по вертикали над бурой водной стеной небо также было разделено на две части. Со стороны утонувшей в тумане земли оно было затянуто фиолетовыми тучами, надвигающимися сомкнутым фронтом, подобно гвардии, поднявшейся плечом к плечу навстречу атакующим.

Солнце освещало океан, и на гребнях волн играли лучи света.

— А чего мы ждем?

— Этого проклятого лоцмана.

Тот появился как ни в чем не бывало лишь через шесть часов. И только тогда пароход смог войти в гигантское устье Великой Амазонки,

В Белене их встретил Убалду Роша. Сначала он показался Диего донельзя неприятным: больно был мрачен, почти совсем неразговорчив, ни дать, ни взять — «лесной человек, себе на уме», как называл таких Диего. Но очень скоро, убедившись, что Роша так же слепо предан Ребу, как он сам, Диего стал смотреть на него другими глазами, И действительно, с этого момента они довольно неплохо поладили.

У Роши была очень большая лодка, ею управляли трое Гребцов. Он велел им плыть вверх по Амазонке. До Манауса добрались к рассвету 14 мая 1955 года, и в течение всего путешествия Реб Климрод ни на секунду не вставал с койки, которую занял после отплытия из Белена, Когда проплывали мимо Сантарена, Убалду Роша, поддавшись греху словесной невоздержанности, в нескольких скупых словах изложил историю одного начинания и провала Генри Форда: с 1927-го по 1946 год американский миллиардер вложил примерно двадцать миллионов довоенных долларов в создание каучуковых плантаций на Амазонке, он посадил около четырех миллионов саженцев гевеи, вывезенных из филиппинских лесных угодий Гудиер. Форд заложил даже город и назвал его (совсем скромно) Фордлэндия, с тремя тысячами жителей, школами, церквами, больницами, а также стадионами, теннисными кортами, бассейнами и площадками для гольфа, а также магазинами, которые снабжались спецсамолетами. Но место было выбрано плохое, и когда была сделана новая попытка, уже в другом районе, — а надо учесть, что дерево гевеи только через восемь лет начинает выделять латекс, — человек из Детройта, мечтавший наладить собственное производство резины для автомашин, обнаружил, что его амазонский каучук в виде сырья обходится ему дороже резины, которую ему в виде готовых шин поставляют прямо на дом, при этом не требуя платы за доставку. И обескураженный Форд перепродал за четверть миллиона то, что стоило ему по меньшей мере в сорок раз дороже.