Книга Русский - Питер Гримсдейл

Он быстро проверил свое имущество, взял паспорта:

— Привет, старые друзья.

— Я дозвонилась твоему приятелю Россену в Париж. Он проверил всех служащих Биржи — персонал и охрану, все чисты.

— Надо было еще проверить тех, кто занимается отоплением, водопроводом. Это огромное старое здание, — наверное, для него нужна целая армия рабочих. А что с компьютерами? Капитализм никогда не спит. Наверное, у них айтишники даже по ночам трудятся.

Оморова открыла ноутбук:

— Нам нужно получить какую-нибудь информацию о визитах Соломона в Париж. Существует вероятность, что он приезжал на разведку или для подбора команды. Он работает очень тщательно. Если Соломон там, то всего на несколько дней, поэтому он наверняка заранее подготовил себе базу. Я думаю, он не станет устраиваться в незнакомом месте, которое нужно сначала проверять, где нужно всего опасаться.

Дима кивнул:

— Возможно, но мы не знаем наверняка. Соломон может войти через парадный вход, изображая руководителя фонда, брокера, кого угодно. Он очень убедительно играет ливанцев, американцев, израильтян…

Оморова улыбнулась:

— Лучше, чем ты?

Внезапно ему ужасно захотелось взять ее с собой. Но с другой стороны, у него было там дело, о котором он не мог никому рассказать. Дима возвращался в прошлое, в то время и место, которые, как ему казалось, остались далеко позади. И еще в глубине души он считал, что у него ничего не получится. Это безумие — пытаться найти человека и бомбу в огромном городе с помощью всего лишь четырех союзников… А скорее всего, даже трех.

Оморова вздохнула, словно прочитав его мысли:

— А ты официально еще числишься в списке разыскиваемых. Тимофеев не уберет тебя оттуда, пока не… — Она смолкла, вспомнив о том, что министр мертв. — Всем европейским службам безопасности намекнули, что следует стрелять на поражение. — Она взяла распечатку. — «Российское правительство не намерено заявлять протест в случае гибели подозреваемого при сопротивлении аресту». Хорошо сказано, да?

Дима пожал плечами. Он не ожидал ничего другого.

— А что говорят американцы?

— Ах да. Хочешь услышать еще плохие новости?

— Давай.

— Лэнгли сообщает, что некий морпех арестован за убийство командира — в Иране, между прочим…

Дима поморщился:

— Дальше.

— Они не собираются признавать, что на месте убийства был русский. Это осложнит их положение. Но по секретным каналам они сообщают, что показания задержанного подтвердили заявления российских спецслужб: некий Дмитрий Маяковский находится на свободе и представляет собой потенциальную угрозу для европейских стран.

Он покачал головой:

— Бедный парень! Конечно, они ему не поверили.

— Интересно, почему он не обвинил тебя в убийстве своего командира? — спросил Булганов.

— У него был нелегкий выбор: или обвинить меня во всех смертных грехах и забыть то, что я рассказал о Соломоне, либо попытаться передать им мое сообщение. Он мог бы спасти себя, но выбрал второе.

— Редко встретишь такое бескорыстие и самопожертвование… — Булганов смолк. Он был озадачен.

Оморова нахмурилась:

— Сколько вы с ним там сидели, час?

— За час можно многое узнать о человеке. Хотелось бы мне дать ему знать, что я еще на свободе. Ты можешь это устроить?

Он выглянул из окна. Далеко внизу до самого горизонта раскинулась россыпь мерцающих огней новой Москвы.

— Он спас мне жизнь для того, чтобы я смог довести операцию до конца. Я просто обязан это сделать.

73

Форт-Дональдсон, США

Блэкберн сам не знал, рад ли он возвращению на родину. Пока он видел в Америке только часть авиабазы Эндрюс, где его пересадили из самолета без иллюминаторов в фургон без окон. Спускаясь по трапу, он оглядел огромное летное поле, странные машины, встречающиеся только на аэродромах, и американский флаг, уныло повисший во влажном воздухе. Какая-то женщина из служащих аэродрома, не зная, кто он, посмотрела на него так, как симпатичная молодая женщина смотрит на молодого человека, и улыбнулась соблазнительной улыбкой, при виде которой у Блэкберна что-то сжалось внутри. Наверное, больше никогда ни одна женщина не посмотрит на него так.

Семь часов до Форт-Дональдсона он ехал в тесном тюремном фургоне. Под сиденьем находился туалет, благодаря чему заключенного не нужно было выводить наружу. Пару раз щель в двери открывалась, чья-то рука просовывала ему батончик «Херши» и бутылку воды. Окно было замазано краской. Блэкберну отчаянно хотелось увидеть хотя бы клочок неба и дерево.

Когда фургон приехал в Форт-Дональдсон, Блэкберна сразу отвели в здание военной полиции, в комнату для допросов. За металлическим столом сидел низенький усатый человечек, в больших очках в черной оправе; он был погружен в чтение толстой кипы бумаг. Когда Блэкберн вошел, человечек снял очки и поднялся:

— Меня зовут Шваб, я ваш адвокат.

Рука, протянутая Блэкберну, оказалась сухой и холодной, но все-таки это была рука. Он уже не помнил, когда ему в последний раз подавали руку.

Тонкие губы адвоката растянулись в осторожной улыбке. Сплетя пальцы, он склонился над папкой и понизил голос почти до шепота:

— Сейчас я ваш единственный друг, поэтому чем больше вы мне расскажете, тем проще мне будет вам помочь.

Блэкберн промолчал. У него не было настроения ничего рассказывать. Он уже излагал свою историю три или четыре раза — он уже сам не помнил сколько — различным людям, не называвшим ни своих имен, ни должностей. Он едва соображал, ему ужасно хотелось спать после перелета, он не знал, сколько сейчас времени. Блэк с сомнением посмотрел на Шваба:

— А чем вы вообще занимаетесь?

Шваб удивленно уставился на него.

— То есть помимо того, что защищаете меня.

Шваб скривился и указательным пальцем поправил очки.

— Я защищаю тех, кому никакой адвокат уже не поможет. Кому-то же надо это делать.

Наверное, это была шутка, но Блэкберн ее не оценил; он уже не знал, осталось ли у него чувство юмора. Затем, без предупреждения, Шваб бросил бомбу:

— Хотите поговорить с матерью?

74

Шваб набрал номер и подождал. Ждать пришлось недолго. Видимо, адвокат заранее позвонил его родителям. Блэкберн представил себе мать, сжимающую телефонную трубку двумя руками, — ему много раз приходилось видеть этот жест; таким образом она как будто старалась приблизиться к собеседнику.

— Здравствуй, сынок.

Голос у нее был отчетливым и сильным, словно она несколько дней репетировала эти слова, наверное, так оно и было.