Книга Черная Орхидея - Джеймс Эллрой

— Да.

— Ты с ней еще виделся?

— Нет.

— Твой отец знал Лиз?

— Нет.

— Это он заставил детектива из ФБР изменить имя в регистрационной книге после того, как нашли тело Лиз?

— Э... да.

— Ты знаешь, кто убил Лиз Шорт?

— Нет! Нет!

Джонни прошиб пот. Меня тоже — мне не терпелось найти зацепку, чтобы уличить его во лжи сейчас, когда казалось, что он провел с Орхидеей всего одну ночь. Я спросил:

— Ты рассказал отцу про Лиз, когда ее имя появилось в газетах, так?

— Э... да.

— И он рассказал тебе о парне по имени Чарли Айсслер? Парне, который одно время был сутенером Лиз Шорт? Он сказал тебе, что Айсслер уже арестован и во всем сознался?

— Ммм... да.

— А теперь, говнюк, ты мне скажешь, что он собирался делать со всем этим. Ты мне расскажешь все, спокойно и подробно.

Толстяк встрепенулся.

— Папа попытался уговорить Эллиса Лоу отпустить Айсслера, но тот отказался. В морге у папы был знакомый, за которым числился должок, и папа получил доступ к трупу той сучки и уговорил Еврейчика попытаться провернуть с признаниями. Папа хотел, чтобы ему помогал дядя Билл, но Еврейчик сказал, чтобы он взял тебя. Папа сказал, что без Бланчарда ты не можешь и шагу ступить. Он назвал тебя бабой, размазней, кривозубым...

Джонни разразился истерическим хохотом, тряся головой и покрывшись испариной, бряцая наручником, будто обезьяна в зоопарке, получившая новую игрушку. Расс встал рядом со мной.

— Я заставлю его подписать заявление. Ты иди пока погуляй полчасика, остынь. Мы с ним выпьем кофе, а когда вернешься решим, что делать дальше.

Я пошел к пожарной лестнице и сел на ступеньку, свесив вниз ноги. Я наблюдал за проносящимися в сторону Голливуда машинами и размышлял над произошедшим. А потом, глядя на номера автомобилей, стал играть в очко. Двигавшиеся в южном направлении играли за меня, в северном — за Ли и Кэй. Мне удалось набрать жалких семнадцать очков; у северян оказался туз и королева. Посвятив эту победу нам троим, я вернулся в комнату.

Раскрасневшийся и вспотевший Джонни Фогель трясущимися руками подписывал составленное Рассом заявление. Заглянув ему через плечо, я прочитал чистосердечное признание: там было написано и про «Билтмор», и про Бетти, и про то, как Фрици избил Салли Стинсон. В общем, я насчитал четыре правонарушения и два тяжких преступления.

Расс сказал:

— Хочу пока попридержать это и обсудить все с юристом.

Я ответил:

— Нет, падре, — и повернулся к Джонни.

— Вы арестованы за подстрекательство к проституции, сокрытие улик, препятствование отправлению правосудия и за пособничество в нанесении побоев.

Джонни вякнул:

— Папа! — и посмотрел на Расса. Расс, в свою очередь, посмотрел на меня — и протянул мне заявление. Засунув его в карман, я завел плачущему Джонни руки за спину и надел на них наручники.

Падре вздохнул.

— Теперь до самой пенсии тебя будут держать в заднице.

— Я знаю.

— Ты уже больше не сможешь вернуться в ФБР.

— Мне знаком вкус дерьма, падре. Не думаю, что будет совсем уж плохо.

* * *

Я довел Джонни до моей машины и отвез его на полицейский участок в Голливуде. У входа, на ступеньках тусовались репортеры и фотографы; увидев штатского, который ведет полицейского в наручниках, они просто взбесились. Защелкали фотовспышки, некоторые из газетчиков, узнав меня, стали скандировать мое имя, в ответ я заявлял только: «Без комментариев». На самом участке на нас тоже стали пялиться во все глаза. Я толкал Джонни к столу дежурного и шептал ему на ухо:

— Скажи своему папочке, что я знаю про его махинации с федеральными отчетами и о сифилисе и публичном доме в Уотсе. Скажи ему, что завтра я сообщу об этом в газеты.

Джонни снова захныкал. Подошел лейтенант в форме и выпалил:

— Это еще что здесь такое?

У меня перед глазами сверкнула фотовспышка; внезапно появился Биво Мине с блокнотом наготове. Я сказал:

— Я — полицейский Дуайт Блайкерт, а это — полицейский Джон Чарльз Фогель. — Вручая заявление лейтенанту, я подмигнул ему и кивнул в сторону Джонни. — Заберите его.

* * *

Не спеша пообедав, я поехал на Центральный участок заниматься своей обычной работой. По пути в раздевалку, я услышал объявление по оперативной связи:

— Патрульный Блайкерт, немедленно зайдите в офис начальника смены.

Я повернул назад и, подойдя к двери лейтенанта Джастроу, постучал. Он крикнул:

— Открыто.

Я вошел и отсалютовал как примерный новичок. Проигнорировав мое приветствие, Джастроу встал и, поправляя свои очки, стал вглядываться в меня так, словно видел в первый раз.

— С сегодняшнего дня вы в двухнедельном отпуске, Блайкерт. После отпуска явитесь к директору Грину. Он направит вас в другой отдел.

Желая выжать все из этого момента, я спросил:

— Почему?

— Фриц Фогель только что отстрелил себе башку. Вот почему.

На прощание я отсалютовал бодрее, чем вначале, но Джастроу и на этот раз проигнорировал мое приветствие. Идя по коридору, я думал о тех ослепших проститутках, пытаясь представить, как бы они отреагировали на только что услышанную мной новость, если это их вообще волновало. В общей комнате собралась большая толпа полицейских, ожидающих переклички — последнего препятствия перед поездкой домой. Во время самой переклички я вел себя спокойно, вытянулся, как образцовый солдат, смотря в глаза тем, кто хотел посмотреть в мои, и те отводили взгляд. Когда я направился к выходу, то услышал за спиной злобный шепот: «предатель» и «большевик». Уже в дверях меня остановил звук аплодисментов. Обернувшись, я увидел, что это Расс Миллард и Тад Грин с почетом провожают меня.

Глава 24

Меня сослали в задницу, и я горжусь этим; две недели ничегонеделания, а потом начну отбывать свой срок на каком-нибудь отдаленном участке управления.

Инцидент с младшим Фогелем был представлен как внутрислужебное преступление, узнав о котором, отец, посчитавший это позором и бесчестьем для себя, покончил жизнь самоубийством. Я завершил свою звездную карьеру единственным приличным образом — стал искать исчезнувшего человека.

Начал с Лос-Анджелеса.

Чтение записей в блокноте, в котором Ли отмечал аресты, ничего не дало. Тогда я пошел в «Ла Берна» в надежде узнать у тамошних завсегдатаев, не приходил ли в бар мистер Огонь, чтобы снова на них наброситься, — одни отрицательные ответы и язвительные замечания. Падре втихаря достал мне копию досье на все задержания, которые произвел Блан-чард, — и опять ничего. Кэй, довольная нашей моногамией, ругала меня за эти мои занятия — я видел, что это путало ее.