Книга Охотники на фазанов - Юсси Адлер-Ольсен

Карл зажмурился и стиснул кулаки.

«Йес!» — громко ликовал он в душе. Вот то же самое, наверное, чувствовал летчик-испытатель Чак Йегер, когда впервые прорвался сквозь звуковой барьер.

— Вот это да! — Карл потряс головой. Это же настоящий прорыв! — Вот это да! Здорово, Роза! Просто здорово! Ты достала копию фотографии матери с этой сережкой?

— Нет, но она сказала, что послала ее в полицию Рудкёбинга году эдак в девяносто пятом. Я позвонила им, и они сказали, что все старые архивы лежат сейчас в Свенборге.

— Неужели она послала им оригинал фотографии? — Мысленно Карл молился, чтобы это было не так.

— Именно.

Вот черт!

— Но у нее же, наверное, осталась копия? Или негатив? Или это есть у кого-то еще?

— Нет. Она говорит, что нет. Отчасти потому, что она была в бешенстве. Ей с тех пор оттуда не было ни ответа ни привета.

— Ты, конечно, сейчас же позвонишь в Свенборг.

Она издала звук, который показался ему издевательским.

— А то ты меня не знаешь, господин вице-комиссар полиции!

На этом она бросила трубку.

Не прошло и десяти секунд, как он снова позвонил ей.

— Это ты, Карл! — раздался голос Ассада. — Что ты ей такое сказал? У нее какое-то странное лицо.

— Неважно. Скажи ей только, что я ею горжусь.

— Прямо сейчас?

— Да, Ассад, прямо сейчас.

Если только фотография, на которой исчезнувшая женщина снята с сережкой, отыщется где-нибудь в захоронениях свенборгской полиции и если эксперт с уверенностью сможет определить тождество сережек с фотографии, с пляжа в районе Линнельсе Нор и из тайника Кимми, тогда появится юридическое основание возобновить расследование. Черт возьми, наконец-то ему повезло! Это было двадцать лет назад, но все же! Флорину, Дюббёлю-Йенсену и Праму придется пройти долгий трудный путь, предписываемый судебным механизмом. Только бы поскорей отыскать Кимми, ведь металлический ящик был найден у нее. Это легче сказать, чем сделать, а смерть наркоманки отнюдь не упрощала задачу, но ничего — найдем!

— Да! — послышался внезапно из трубки голос Ассада. — Она обрадовалась. Даже назвала меня песчаным червячком.

Сириец так громко расхохотался в трубку, что чуть не оглушил Карла.

Кто еще, кроме него, способен явное оскорбление посчитать комплиментом?

— Карл, а у меня, знаешь, новости не такие хорошие, как у Розы, — сказал он, отсмеявшись. — Едва ли нам удастся еще раз побеседовать с Бьярне Тёгерсеном.

— Ты хочешь сказать, что он отказался с нами встретиться?

— Так отказался, что совершенно как бы недвусмысленно.

— Неважно. Скажи Розе, чтобы постаралась раздобыть тот снимок. А завтра у нас будет выходной, уже совершенно точно.

Свернув на Хенриксхольмский бульвар, Карл посмотрел на часы. Рановато, но, может быть, оно и к лучшему. Этот Клаус Йеппесен производит впечатление человека, который скорее придет раньше назначенного времени, чем опоздает.

Гимназия Рёдовре оказалась скоплением приземистых зданий, словно выросших из-под асфальта и хаотически перетекающих одно в другое. Вероятно, заведение неоднократно перестраивали и расширяли в те годы, когда рабочий класс косяком потянулся в высшие школы. Тут крытый переход, там гимнастический зал, новые и старые корпуса из желтого кирпича, в которых молодежь западных районов готовили к приобретению привилегий, уже давно освоенных северными.

Следуя указателям, Карл направился туда, где происходила встреча старых выпускников. Клауса Йеппесена он застал в коридоре перед актовым залом: с охапкой бумажных салфеток под мышкой, тот беседовал с несколькими очаровательными выпускницами прежних лет. Симпатичный парень, но, подчиняясь требованиям профессии, сам портит свою внешность бархатным пиджаком да еще и окладистой бородой. Гимназический учитель с большой буквы!

Завидев Карла, он простился со своими собеседницами. В тоне, которым он бросил им: «Увидимся позднее!» — так и слышалась холостяцкая свобода. Мимо группок радостно общающихся старых выпускников, которые предавались ностальгическим воспоминаниям, Йеппесен повел Карла по коридору в учительскую.

— Вы знаете, зачем я пришел? — спросил Карл.

И услышал в ответ, что его коллега, не вполне свободно владеющий датским языком, приблизительно объяснил цель встречи.

— Что вы хотите узнать? — спросил Клаус Йеппесен и предложил Карлу располагаться на одном из престарелых стульев, созданных на заказ.

— Я хочу узнать все, что возможно, о Кимми и ее окружении.

— Ваш коллега дал понять, что возобновлено расследование по старому делу о рёрвигском убийстве. Это действительно так?

Карл кивнул:

— И у нас есть серьезные основания полагать, что один или несколько членов группы виновны также и в других правонарушениях.

— В правонарушениях? — При этих словах у Йеппесена раздулись ноздри, как будто ему не хватает воздуха.

Он молча уставил взгляд в пустоту и даже не заметил, когда в дверь заглянула одна из его коллег.

— Как ты, Клаус? Ничего? — спросила она.

Он вздрогнул, словно пробудился от транса, и, не глядя, кивнул.

— Я был безумно влюблен в Кимми, — начал он, когда они снова остались одни. — Я желал ее так, как никогда никого не желал. В ней был совершенный сплав ангела и дьявола. Такая нежная, юная, ласковая, как кошечка, и при этом очень властная.

— Ей было семнадцать-восемнадцать лет, когда вы завели с ней роман. К тому же ученица вашей школы! Вероятно, это все же было не очень по правилам?

— Знаю, что гордиться нечем. — Клаус взглянул на Карла, не поднимая головы. — Просто ничего не мог с собой поделать. Я до сих пор чувствую ее кожу. Понимаете? А ведь прошло двадцать лет.

— Да. И те же двадцать лет назад она и еще несколько человек оказались под подозрением в деле об убийстве. Что вы об этом думаете? Как по-вашему — они могли сделать это сообща?

— Кто угодно мог. — Клаус Йеппесен переменился в лице. — Разве вы не способны кого-то убить? Может, вам уже и приходилось? — Он отвернулся и продолжил, понизив голос: — Было несколько эпизодов, которые заставляли меня задуматься — и до, и во время нашего романа с Кимми. Особенно с одним мальчиком из школы, я это помню как сейчас. Такой был надутый дурак и зазнайка, так что, возможно, он получил по заслугам. Но обстоятельства были очень странные. Однажды он вдруг надумал уйти из школы. Говорил, что упал и расшибся в лесу, но я-то знаю, как выглядят синяки от побоев.

— И какое это имеет отношение к нашей группе?

— Не знаю, при чем тут группа, но после отъезда мальчика Кристиан Вольф каждый день про него спрашивал: куда он уехал, давал ли о себе знать, возвратился ли в школу?