Книга Боги слепнут - Роман Буревой

– Я там был, – ответил Элий.

– Где?

– В пропасти.

– Ну и как там?

– Темно.

– И только-то? А тех, копошащихся во тьме и готовых явиться в наш мир, ты видел?

– Ты римский гражданин? – спросил Элий.

– Да, а что?

– Почему тогда не носишь тогу?

– Неудобно. В гроб меня в тоге положат. А так мне в тунике куда удобней.

Как и всем.

– А я не могу надеть тогу. Даже сейчас. Я – перегрин. – Элий поднялся.

– Куда ты?

– Меня ждут на заседании Большого Совета.

– Ты же перегрин! Разве перегрины ходят на заседания Большого Совета? – хихикнул художник. – А впрочем… Тс-с… – Галл поднёс палец к губам. – Я все знаю, перегрин. Желаю удачи.

Большой Совет собирался в Лютеции лишь в экстренных случаях и потому специального здания не было, заседания проводились в целле храма Мира, воздвигнутого после Второй Северной войны.

Элий вошёл в храм, остановился. Бенит сидел в кресле, обряженный в пурпур. Члены Большого Совета, представители всех стран Содружества, расположились на мраморных сиденьях пониже. Все смотрели на Элия и ждали.

Он выкрикнул приветствие – его сиплый голос неестественно прозвучал под сводами. Элий не надел, как обычно, платок, и все могли видеть его изуродованную шею. Но сам он не видел лиц. Ничего не видел, кроме пустого курульного кресла. Император не прибыл. Как же так? Ведь он видел пурпурную «триеру» у храма и ребёнка, которого несли на руках. Все было так ловко задумано.

– Где мой сын? – спросил он, поворачиваясь к Бениту.

– О ком это он? – Бенит состроил шутовскую гримасу.

– Я спрашиваю – где мой сын, где император?

– Постум Август остался в Риме, – сообщил Аспер, стоявший за креслом диктатора.

Элий пошатнулся.

Неужто он принял за Постума какого-то другого малыша? Так это была инсценировка, представление, рассчитанное на одного-единственного зрителя – Элия. Пасмурная погода, ливень, блестящий плащ. Бенит рассчитал, что Элий обманется, и он обманулся. Как гласит старая пословица – честный человек всегда простак.

– Мы должны установить, кто перед нами – истинно Элий или самозванец,-объявил председатель Большого Совета Бренн.

Адвокат Элия положил перед Бренном папку с бумагами.

– По предварительным данным и свидетельствам очевидцев этот человек действительно тот, кто прежде носил имя Гай Элий Мессий Деций, – заявил Бренн.

– Враль! – выкрикнул Бенит.

– Прошу помолчать. Мы должны выслушать Элия.

– Человека, который называет себя Элием, – поправил Аспер.

Элий стал рассказывать. По-прежнему никого он не видел – только пустое курульное кресло. Постум не приедет. Задуманное рухнуло. Никто, кроме Постума, не имеет права низложить Бенита. Но в Риме у малыша не хватит на это сил. Сенат не позволит. Исполнители не позволят. Новый префект претория не позволит. Младенец не может победить толпу прохвостов. Да может ли прохвостов кто-нибудь победить? Они, как саламандра, пожирающая собственный хвост, могут лишь пожрать сами себя.

Элий говорил, но ему было все равно – признают его отцом императора или самозванцем. Ему казалось, что он ослеп. Перед ним была пустыня чернее ночи.

– От моего имени пусть выступит Аспер, – заявил Бенит.

– Пусть этот человек в самом деле Гай Элий, – начал Аспер, – но тогда он больше не является римским гражданином. Его считали мёртвым. Его оплакали. Ему воздвигли кенотаф. Согласно римским законам он перегрин. Он должен подать прощение на имя императора с просьбой о возвращении гражданства. Так? – обратился Аспер к адвокату Элия.

– Именно так.

– Так о чем же речь? О чем мы спорим? Пусть подаёт прошение, – засмеялся Аспер. – Разве это тот вопрос, который решается в Большом Совете?

Элий недоуменным взглядом обвёл зал заседаний. Так просто? Его признают? Никто даже не пытается доказать, что Элий – это не Элий. Впрочем, Бенит наверняка уже давно знал, что Элий жив. Преторианцы вернулись из плена в Рим куда раньше.

– Я не могу допустить, чтобы моего сына воспитывал чужой человек, – заявил Элий.

– Разве кто-то против? – фыркнул Бенит. – Возвращайся в Город и воспитывай малыша.

«Знает, все знает…» – мелькнуло в мозгу. Такое отчаяние охватило Элия, что он едва не завыл в голос. Но кого винить – себя, Бенита, Фортуну?

– Я не могу вернуться в Рим, – выдавил он с трудом.

– Почему? – спросил Бренн и нахмурился.

– Я дал обет.

– Какой же?

Элий молчал: пропал голос.

– Так какой же обет ты дал? – настаивал Бренн.

Элий сделал знак, что не может говорить. Вместо него заговорил адвокат:

– Гай Элий Перегрин настаивает, чтобы его сын жил вместе с ним в Лютеции.

– А может, в Северной Пальмире? – издевательски спросил Бенит. – Может, вообще свалить императору в Новую Атлантиду, потому что его сумасшедший отец дал какой-то там обет. Император Великого Рима живёт в Риме и больше нигде. Кто-нибудь хочет возразить? – Никто не пожелал.

– Тогда с этим вопросом покончено.

* * *

У Неё отняли Постума. Она отчётливо поняла это в то мгновение.

Закричала, в бессилии заколотила кулаками по подушкам. Потом сползла с ложа на пол. И так лежала неподвижно, уже не плача и не крича, только сознавая одно: она потеряла своего мальчика. Ничего изменить уже нельзя. Так Элий и нашёл её на ковре в спальне в одной ночной тунике. Услышав его шаги, она приподняла голову и спросила:

– Где наш мальчик?

Элий поднял её и перенёс на кровать.

– Где Постум? – повторила она. Теперь он ответил:

– В Риме.

– Мы поедем за ним?

Он отрицательно покачал головой.

– Квинт выкрадет его и привезёт к нам?

– Это невозможно. Император не может бежать из Рима. Мы надеялись, что здесь, в Лютеции, Постум на Большом Совете перечислит преступления Бенита и объявит о его низложении. Мы могли выиграть. Мы должны были выиграть. Но теперь – нет. Бенит не пустил Постума в Лютецию. А требовать низложения Бенита в Риме бесполезно.

– Элий, мы потеряем нашего мальчика, – прошептала Летиция.

Он обнял, прижал её к себе. Она обхватила его за шею. О боги, как он искалечен. Ведь он едва не умер, там, в пустыне. Она думала, что сойдёт с ума от счастья, встретившись с ним наконец. А вместо этого она испытывает что-то похожее на отчаяние. Нет-нет, умом она понимала, что иначе Элий поступить не мог. Иначе он бы не был её любимым Элием. Но… Он разлучил её с Постумом. Об этом она будет помнить каждую минуту. Об этом будет помнить всю жизнь. Бенит превратит её мальчика в чудовище. Она так и подумала – мой мальчик. Как будто он был только её сыном и не принадлежал Элию. Но она не должна так думать. Разве она не давала клятву: «Где ты, Гаий, там и я, твоя Гаийя». Она поедет в Северную Пальмиру, раз он этого хочет. Но она будет помнить, и он будет помнить. И это воспоминание, как взаимное предательство, будет связывать их вторыми узами, не менее прочными, чем брачная клятва. Брачная клятва, которую им вновь предстоит дать.