Книга Семейное дело - Фридрих Незнанский

Стыд и разочарование боролись в душах близнецов с прежними убеждениями, которые успели проникнуть в плоть и кровь. Им говорили правильные, справедливые слова — и так беззастенчиво их обманывали! Иногда братьям Скворцовым начинало казаться, что, будь они сознательными пособниками террористов, им было бы сейчас легче: по крайней мере, они были бы избавлены от этого оглушительного детского стыда… Но, с другой стороны, как это было бы страшно — принимать участие в убийстве родного отца! Чего доброго, им поручили бы собственноручно с ним расправиться: родственникам справиться с этой задачей проще. Однако и теперь они запятнаны его кровью. Отцеубийство — страшное преступление: здесь не оправдаешься незнанием. Единственное, что поможет им хоть как-то оправдаться, — добровольная помощь следствию в поимке террористов, которые буквально в эти дни готовят очередной теракт. Помощь первым предложил Кирилл, к нему с опозданием присоединился Ростислав, неохотно и медлительно.

Специально приглашенные на это важнейшее совещание работники ФСБ и инженеры метрополитена, в том числе срочно вызванные из засекреченного «Одинцово-10», внимательно рассматривали чертеж, прикладывали к нему свои кальки, проводили выкладки. На столе были расстелены давно не извлекавшиеся из архива схемы метро тридцатых — пятидесятых годов, пожелтелые, истертые и подклеенные на сгибах папиросной бумагой, похожие на карты отшумевших сражений. Полуосвещенный лампой с зеленым абажуром в форме перевернутой пиалы (почему-то в правительственных учреждениях до сих пор любят лампы таких старомодных очертаний), Вячеслав Иванович Грязнов мог бы сыграть роль Сталина, который следит за присутствующими на военном совете. Более непоседливый Турецкий находился в гуще событий, склоняясь над Кириллом, то и дело задавая вопросы относительно тех или иных деталей чертежа.

— А как вы туда проникали? — спросил он.

— Есть одна заброшенная отдушина в районе Воробьевых гор, — объяснил Кирилл. — Заколоченная и забетонированная. Ну, представляете, такие зарешеченные домики… башенки…

— Это называется — вентиляционные киоски, — подсказал один из инженеров.

— Мы не знали. Мы говорили просто «Домик воробьевский». Короче, ее взломали еще до нас, оставалось только воспользоваться. Вход замаскирован, одна панель в основании не бетонная, а фанерная. Спускаешься по скобам, вбитым в стену. А дальше через вентиляционные люки. Это элементарно.

— Ну да, — буркнул заранее недовольный Слава, — вы молоденькие, стройные, с вашей комплекцией все элементарно. А если человек немолодой и в теле, он, по-вашему, в люке не застрянет, а? Как вы думаете?

— Ни в какой люк тебя, Вячеслав Иваныч, мы не пошлем, — заверил Турецкий. — В люк пускай лезет группа захвата, спецназовцы. Повяжут они наших голубчиков, тут и оперативники на готовенькое подоспеют…

— А как они будут вытаскивать террористов — через вытяжную трубу? Нет, смейтесь надо мной, как хотите, а должны быть разработаны доступные пути подхода. Вот отсюда, — ткнул он пальцем в чертеж, — появляются террористы. Здесь — выход на «Арбатскую». А еще?

— Вот здесь, в дальней стене, — неожиданно вмешался Ростислав, беря из пальцев брата карандаш и внося в чертеж поправку, — есть железная дверь. Только мы так и не узнали, куда она ведет. А открыть не смогли: она была заперта на ключ и закрашена краской в три слоя…

— В промежутке между двумя этими тоннелями как раз оставлено свободное пространство, — заинтересованно закопошился рядом один из инженеров, сверяя расположение двери с подробным чертежом 1939 года. — Не исключено, что это неизвестный сталинский бункер, построенный накануне или во время войны. Скорее всего, он должен иметь как минимум два выхода на случай опасности… Черт, до чего же мы плохо знаем свое хозяйство! А вдруг этот бункер так и стоит законсервированным с предвоенных лет?

— Елагина осчастливим, — сыронизировал Турецкий. — Его хлебом не корми, дай только сделать историческое открытие.

— Хватит вам с историческими открытиями! — призвал их к порядку Слава Грязнов. — Времени остается всего ничего.

Время поджимало и террористов. Пробраться путем знакомого отрезка «Метро-2» на безмолвную ночную станцию «Арбатская» — это полдела. Требуется как минимум полчаса для того, чтобы Керим мог не торопясь установить свое адское устройство. А торопиться в этом деле не рекомендуется. Действовать надо разумно, четко, трезво. Да-а, люди, которые избрали своей профессией ремесло подрывника, постоянно совершенствуются. Раньше было достаточно подброшенной в транспорт хозяйственной сумки, начиненной взрывчаткой, но теперь, когда голос дикторши постоянно предупреждает, чтобы такие сумки ни в коем случае не трогали, а немедленно сообщали о них водителю или машинисту, популярность этого способа сеять смерть и разрушения пошла на спад. «Живые бомбы», обернутые смертоносными поясами, — тоже дельно; однако, к сожалению, существует психологический момент, который нельзя сбрасывать со счетов: сколько ни дрессируй человека, сколько ни обрабатывай, сколько ни внушай, что чем больше жизней он унесет с собой, тем счастливее станет на том свете, — жить людям все же очень хочется. Поэтому надо искать новые способы… пробовать новые методы… Мастера убийств всегда на шаг опережают тех, чья задача — предупреждать убийства.

Шарипову не хотелось идти на это дело. Совсем не хотелось. Он предпочел бы отсидеться на квартире и потом строго спросить с Керима отчет. Однако он не мог себе этого позволить: его авторитет в отряде трещал по швам. После того как он пристрелил того несостоявшегося смертника, не обеспечил медицинской помощью Мусу, раненного пулей из принадлежавшего Бирюкову табельного пистолета… Он очень страдал, несмотря на разнообразные антибиотики, которые ему наугад кололи друзья; лицо заострилось к носу, стало землистым, по коже вздутого живота расплылось угрожающее сине-черное пятно. После смерти Мусы, тело которого закопали в Подмосковье неподалеку от газового коллектора, Шарипов ощутил, что его люди им недовольны. Чеченцы, свободный волчий народ! Они уже начинали подкусывать своего военачальника, посмеиваться над ним в лицо и за глаза… Расправиться с несколькими наглецами, чтобы другим неповадно было, — трудноватое предприятие: все же не Ичкерия вокруг, а Москва, думай потом, куда девать трупы! Кроме того, на оставшихся в живых это могло возыметь обратный эффект. Поэтому Шарипову жизненно важно было показать, что он близок к ним, своим соплеменникам, своим соратникам, что он разделяет с ними все тяготы и все опасности.

Как бы шутя, но на самом деле страшно серьезно Шарипов спросил у Керима, не провалятся ли они на этот раз. Керим ничего не ответил, но Шарипову показалось, что в его пристальных, невозмутимых, как всегда, глазах мелькнула сумрачная тень. И тень, и отсутствие ответа показались Шарипову дурным знаком, но он утешил себя тем, что Керим не отправился бы на такое дело, когда созвездия предвещают неудачу. Все же, до конца не успокоившись, он попытался обратиться к Аллаху, но и от Аллаха успокоения не получил. Шарипова окружал мир, в котором все было смутно, нить его судьбы сплеталась независимо от него, она определялась политическими обстоятельствами, невидимыми интригами в руководстве, звездами, еще шайтан знает чем, и он не мог угадать, какой путь выбрать, чтобы избежать фатального невезения.