Книга Поцелуй герцога - Элоиза Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люси. Куин облокотил Оливию о лестницу, пошарил рукой внизу, нащупал шерсть и подхватил собаку за шкирку.
Черные точки так и вертелись перед глазами, словно морские волны перед штормом. Сколько у него осталось времени, прежде чем он потеряет сознание? Минута? Меньше? Он потянул подол платья Оливии, бросил в него Люси и засунул свернутый кусок ткани себе в рот, придерживая собаку.
Усилием воли заставил себя подняться на вторую ступеньку. Ноги будто превратились в стальные столбы, невероятно тяжелые и негнущиеся. Но он все лез и лез вверх и, наконец, уложил Оливию на матрац. Там было окно. Благослови тебя Бог, Люси, подумал он.
Люси высвободилась из складок платья, вскочила и подбежала к источнику свежего воздуха. Куин сделал глубокий вдох и перетащил Оливию через матрац, чтобы ее лицо оказалось рядом с зарешеченным окном. Она не шевелилась, и ее тело было слабым и безвольным.
Умерла, подумал Куин. Оливия мертва.
— Давай, Оливия, — прохрипел он. — Дыши, черт возьми, дыши!
Но ее голова безвольно болталась рядом с окном. Куин не видел признаков жизни.
Его сердце рвалось на части в этой полной дыма камере.
— Не оставляй меня! — хрипло крикнул он. Схватил Оливию за плечи и с силой потряс. — Не оставляй меня.
Когда перед глазами прояснилось, Куин заметил, что лицо Оливии приобрело голубоватый оттенок. Он вспомнил: надо проверить, бьется ли сердце, но когда приложил руку к ее груди, то ничего не почувствовал. Но тут же Куин понял, что проверяет не с той стороны.
— Мысли путаются, — пробормотал он и яростно выкрикнул: — Ты должна дышать!
Куин снова потряс Оливию, пытаясь заставить ее открыть глаза, но ее голова запрокинулась, как бутон на сломанном стебле. Ее лицо плыло у него перед глазами, и Куин понял, что плачет, а его руки пытаются нащупать биение сердце, но не находят ничего.
Люси хрипло лаяла над ухом своей хозяйки.
Оливия не двигалась. Она больше не шевельнется.
Куин приблизил лицо к ее шее, стремясь вдохнуть прекрасный, неуловимый аромат духов, но ощутил лишь запах дыма.
Что-то надломилось в нем, все пережитые страдания разом вернулись к нему, и рыдания начали с силой сотрясать его тело. Он не мог сдерживать их, потому что весь мир превратился в черный водоворот страдания. Альфи, Оливия, даже Еванджелина и Руперт, все они были мертвы.
Из горла вырывался крик, а вместе с ним слова, которых Куин никогда не произносил вслух, потому что герцог всегда сдержан, герцог никогда не умоляет.
Но этот герцог умолял.
Прошу, Господи, помоги! Прошу.
И вдруг он увидел, как Люси облизывает щеку Оливии: дым постепенно рассеивался. Видимо, потушили огонь в дымоходе. Люси низко и глухо залаяла, совсем как огромный немецкий дог. Или как Цербер.
Последнее рыдание ознаменовалось внезапной ясностью и глубоким спокойствием.
— Я не могу этого вынести, — произнес вслух Куин. — Я не вынесу этого еще раз.
Он не мог вернуться в свой безжизненный дом, к страницам математических уравнений, к критическим замечаниям матери. Без Оливии и Альфи жизнь не имела смысла.
Люси по-прежнему лизала щеку Оливии. Куин хотел было оттолкнуть ее, и ему показалось, что Оливия вздрогнула. Он обхватил ее за плечи и прижал к себе.
— Пожалуйста, Оливия! Дыши! Прошу тебя.
Ничего.
Куин обнял ее, принялся покачиваться взад-вперед, и слезы снова полились из его глаз.
Оливия закашлялась.
В тот вечер во Франции Таркуин Брук-Чатфилд, герцог Сконс, повел себя невероятно глупо. Он никогда этого не забывал и порой с легким смущением оглядывался на произошедшее.
Человек, который никогда не плакал, даже на похоронах собственного сына, рыдал.
И когда Оливия Мэйфилд Литтон пришла в себя, кашляя и задыхаясь, она тоже разрыдалась.
— Это все матрацы, — два часа спустя, говорила Оливия Пти. Она сидела в кресле посреди двора, глубоко вдыхая свежий морской воздух. Грудь болела, но ей все равно было намного лучше. Помогла горячая ванна. — Твои матрацы спасли нам жизнь.
Но во взгляде Пти застыло страдание.
— Я чуть не погубил вас! Я забил дымоход, чтобы вынудить мадам покинуть кухню, а потом один из них загорелся. Когда я понял, что вы не воспользовались ключом, пробраться сквозь дым было невозможно. У меня не получилось!
— Это был несчастный случай, — сказала Оливия. — Но пообещай, что больше не будешь делать таких опасных вещей.
— Не буду! — воскликнул Пти. — Никогда-никогда!
— Ты можешь загладить свою вину, — произнес Куин, подходя к нему. — Отнеси Люси в лодку у хижины папаши Бланшара. — Он передал Пти собачку. — Она слишком устала и не сможет пойти с нами. Отдай ее матросу по имени Групер, он ждет там.
— Я буду бежать всю дорогу, — пообещал Пти и тут же вылетел за ворота.
— Боже! — Оливия посмотрела ему вслед. Они видели ухо Люси, трепетавшее на ветру. — Наверное, она чувствует себя как на скачках.
— Пти пойдет по дороге, а мы отправимся через лес и скоро с ним встретимся. — Куин наклонился и легко подхватил Оливию на руки. — Пора возвращаться домой.
— Не надо! — начала возражать Оливия. — Разве так можно! Я слишком тяжелая. — Но Куин лишь поцеловал ее в лоб и вышел за ворота, оставив позади гарнизон.
Все его тело ныло, но он никогда не поддавался усталости. До бухты, где ждала лодка, было около половины лиги, но казалось, мышцы герцога сделаны из стали.
Оливия молчала, обвив руками его шею и прижавшись щекой к его груди. Она была так счастлива остаться в живых и быть с ним, что не могла говорить. Но когда они прошли через лес и Оливия услышала шум воды, она настояла, чтобы Куин опустил ее.
— Мы почти на «Грезе», — возразил Куин. — Я хочу убраться из этой проклятой страны.
Оливия провела рукой по его щеке.
— Пожалуйста.
Был вечер, и теплый воздух пах цветами. У безмятежного ручейка, окруженного молодыми дубами, росли колокольчики.
— Они такие красивые, — прошептала Оливия, опускаясь на колени среди цветов.
Куин лишь сердито произнес:
— Тогда любуйся ими сейчас, потому что ты больше не увидишь этих цветов. Мы никогда не вернемся во Францию.
Оливия рассмеялась.
— Конечно, вернемся, когда закончится война. Я хочу встретить невесту Пти и узнать, не протрезвел ли вечно пьяный капитан. Кроме того, я слышала, ты собираешься организовать регулярную поставку коньяка в Литтлборн-Мэнор.
— Это лучший коньяк, какой я пробовал за много лет, — спокойно произнес Куин.