Книга Ида Верде, которой нет - Марина Друбецкая

«Красивейшее!» — сказала она себе.

Водитель желтого «Кадиллака» открыл дверь перед хозяйкой, мимоходом удивившись, что та вышла из банка без пальто.

Вкрадчиво зажурчал мотор, булькнул дымок из выхлопной трубы, и машина тронулась.

Рука в сливочно-желтого цвета перчатке — как кстати, что она выбрала утром именно эту пару! — указывала направление движения. Чудненько!

Когда Ида вышла из банка, решив свои дела — как на удивление просто сегодня вообще решаются дела! Еще лет десять назад женщине и помыслить было нельзя, чтобы иметь отдельный от мужа счет, а она за полчаса разделила их с Лозинским счета, поставив пару подписей под парой бумажек! — так вот, когда она вышла из банка и встала на краю тротуара, подняв вверх правую руку — так обычно она давала водителю знак, что готова ехать дальше, — авто не поторопилось подъехать.

Она оглянулась — машины не было. Странно, однако.

Через минуту, сделав экстравагантный разворот на маленькой площади, перед ней остановился светлый «Бьюик», из которого вылез известный комик Кторов.

— Почту за честь, госпожа Верде, — зашепелявил он. — Могу предложить услуги таксо?

Ида растерянно пожала плечами. Надо все-таки выяснить, что случилось с водителем.

Какой дремотный серый день! Она первый раз видела в Ялте такой туман. И люди двигаются, будто пленку пустили в замедленном режиме.

Она повернулась к швейцару, стоявшему у входа в банк.

— Вы не обратили внимания, тут стояло авто цвета лимона. Куда оно делось?

Швейцар, почтительно снявший фуражку, смотрел на нее в изумлении.

— Вы садились в машину десять минут назад, госпожа Верде. Я самолично подавал вам руку. Прошу прощения, если произошла ошибка, но…

— Не волнуйтесь. Я попробую разобраться. — Ида царственно помахала рукой и в крайней задумчивости пошла в сторону «Бьюика» знаменитого Кторова. — Буду признательна, если вы подбросите меня. Давайте поедем длинной дорогой — через бульвар и по набережной. Хочется воздуха.

Кторов кивнул.

Когда Ида уселась, он быстрым движением нажал на какой-то рычажок, и из обитого бархатом ящичка, пристроившегося под лобовым стеклом, донеслись легкие звуки шопеновской мазурки. Ну конечно, всем в «Парадизе» известно, что Кторов бесконечно все модернизирует.

— Встроен маленький патефон, госпожа Верде. Смешно, не правда ли? — прожурчал Кторов. За несколько минут он уже третий раз менял звук своего голоса. Вот клоун! — Вы не пришли вчера на мой механический бал.

— У меня был свой бал. Вы не можете себе представить какой!

Они проехали несколько кварталов, свернули на улочку, ведущую вверх от моря, и через несколько минут остановились у здания известной адвокатской конторы.

— Моя болезнь слишком задержала съемки. Надо пересмотреть контракты, — сказала Ида, чувствуя, что надо объяснить посещение адвоката.

— Вас подождать? — вместо ответа спросил Кторов.

— Благодарю. Мне вызовут таксомотор.

В это время Зизи Шталь, гордо прошествовав через ворота «Нового Парадиза», подходила к павильону номер семь. Надпись на черной двери гласила: «„Похитители почтальонов“. Сборка декораций. Пробы. Реж. К. Ланской».

В павильоне было полно народу. Все сгрудились около камеры. Зизи на цыпочках подошла к толпе. На подиуме уморительный Иглинский танцевал канкан, а восходящая «звезда» Фира Раевская его передразнивала.

— Стоп! — скомандовал режиссер.

Раздались аплодисменты, крики «браво!». Актеры весело поклонились, а монтировщики декораций деловито потащили с площадки импровизированную сцену.

Зизи знала уже, что надо обратиться к тому, кто вьется около человека с рупором. Не ошибешься — окажется ассистентом режиссера. Выходка с автомобилем придала ей смелости, и она бойко внедрилась в толпу.

— Ах, вот и вы! Зизи Шталь? Так-так-так, — едва бросив на нее взгляд, пухлый ассистент углубился в свои записи. — Вы у нас на роль санитарки при смерти пробуетесь? Что ж, проследуйте в гримерную. Если можно, поторопитесь!

К Зизи подошла дородная дама и приказала следовать за собой в сторону палатки, приткнувшейся у стены.

Зизи шла и все оглядывалась на фильмовый люд. Режиссер совсем не такой авантажный, как «ее» Лозинский. Просто мальчишка-шпингалет! Разве такой сумеет сделать в кадре красоту?

Тут гримершу кто-то позвал, она оставила Зизи, и та продолжала зачарованно рассматривать происходящее.

Рабочие притащили охапку деревьев и теперь расставляли их в павильоне под руководством толстяка-ассистента. Привели массовку, одетую в солдатскую форму, и посадили под деревьями.

В проем дверей въехала тележка, которую толкала матрона в кокетливой белой наколке — разнесся дивный аромат кофе и свежеиспеченных булочек. Тележка подрулила прямо к режиссеру и оказалась уставленной серебряной посудой, чайниками — и все стали угощаться. А вот такого у «ее» Лозинского не заведено — чаевничать ходят в буфетную, но она все ему расскажет, и «к ним» на съемки тоже приедет тележка.

Грим оказался пыткой: кудри убрали под платок, волшебно перешитое лицо замазали красной краской, будто оно залито кровью. Потом пришел костюмер с грязным мешком, который он именовал «формообразующим элементом», натянул его на Зизи вместо платья и, когда ее выпихнули на площадку, она уже готова была драться.

— Порепетируем? — услужливо спросил у мальчишки-режиссера толстяк. И, получив утвердительный ответ, заорал: — Падайте, мадемуазель! Падайте носом в солому!

Зизи исподлобья смотрела на него.

Носом в солому? Ее носом?! Точнее, носом Иды Верде? Он что, с ума сошел?

— Николай! Где Николай? — продолжал вопить толстяк. Подскочил кудрявый юноша. — Вы задачу барышне объясняли? Ну я же просил! Санитарка! Бомбежка! Солома!

Режиссер, наблюдая за репетиционной суетой, подхватил с тележки еще одну булку. Кажется, ни капли не расстраивала его ни упрямая Зизи, ни Николай, ни услужливый толстяк.

Доев булку, режиссер взял в руку рупор.

— Господа? Камера готова?

Зизи проследила за его взглядом — длинноволосый дяденька в черной кофте, похожий на деревенского дьячка, кивнул.

— Ну-с, барышня? — теперь режиссер обращался к ней.

Она повернулась в сторону рупора и всмотрелась в его лицо. Он явно не знал, какое счастье ему привалило! Какая Луна сладостным светом воссияет сейчас над его грязной площадкой! Луна многоликая! Луна священная! В ноги падет, смерд! Реплики, которые она заучивала еще в поезде, полезли одна на другую, как куры на насест.

Она сорвала косынку, величавым жестом тряхнула пепельными кудрями и платком, заранее намоченным в воде, одним движением смыла ерунду, которой украсила ее дурища-гримерша. Пусть видят, чье лицо перед ними! Подставив лицо горячей волне искусственного света, она вытянула шею в сторону камеры, а чтобы полностью соответствовать позе Верде на своей любимой фотокарточке, выкинула вперед руки — будто перед ней не объектив, а спасательный круг.