Книга Рано или поздно - Мэри Бэлоу

Дьявол все забери, жизнь станет очень сложной. Он никогда не будет толком знать, на ногах стоит или на голове.

— Вы очень в себе уверены, — заметила она.

— Да. — Эдвард сцепил за спиной руки, с трудом подавив глупое желание скрестить пальцы.

В гостиной, а точнее, во всей гостинице внезапно сделалось очень тихо. Только где-то в отдалении громко тикали часы.

— Нам лучше поехать вслед за мисс Годдар и лордом Уиндроу в вашей карете, — сказала Анджелина. — Может быть, мы сумеем их догнать до того, как они доберутся до Нортона, и наше путешествие вдвоем не покажется чересчур неприличным.

— У меня нет никакой кареты, — ответил Эдвард. — Я приехал верхом.

— О. — Она прикусила нижнюю губу. — И что же мы будем делать?

Он точно знал, что они будут делать, с той минуты, как услышал удаляющийся стук колес кареты Уиндроу. Он знал это с беспощадной уверенностью, точно так же, как знал, что Уиндроу остановится в этой гостинице. В конце концов, тот не захочет возвращаться в Холлингс вдвоем с Юнис, даже если с ней и вправду есть горничная. Боже милостивый, после такого ему придется делать ей предложение, а это для Уиндроу (уж не говоря о Юнис) катастрофическое несчастье.

— Мы останемся здесь, — ответил Эдвард.

Глаза Анджелины снова распахнулись.

— Трешем меня убьет, — сказала она. — И Ферди тоже. Как вы думаете, у них тут есть две свободные комнаты?

Эдвард думал, что тут у них столько свободных номеров, сколько комнат в гостинице, но это было отвлеченное знание.

— Не сомневаюсь, что одна свободная комната у них есть, и мы ее займем. Как мистер и миссис Эйлсбери. Посидите немного, а я пойду и все устрою.

Анджелина открыла рот, щеки ее залило краской. Губы сложились в букву «О», но из них не вырвалось ни звука.

Эдвард приблизил к ней лицо и внимательно всмотрелся в глаза.

— Время для игр вышло, Анджелина, — повторил он. — И время для непонимания тоже. Настало время любви.

Но наверняка не в этом смысле. Подобное показалось бы ему немыслимым всего неделю назад. Даже вчера. Даже час назад. О чем он думает?

Но Эдвард не хотел этого знать. Он провел целую жизнь, размышляя, рассуждая, решая, что правильно, а что нет, обдумывая, как не обидеть тех, кого любит и о ком заботится. Он любил. Всю свою жизнь. И все же он никогда… не любил.

Да, иногда мысль бессмысленна. Потому что некоторые вещи находятся за пределами мысли — во всяком случае, за пределами логики.

Любовь всегда была для него долгом, даже самая искренняя.

Любовь никогда не была… свободой.

Свобода погубить невинную юную леди?

Свобода любить ее.

— Скажи, что ты любишь меня, — велел он.

— Я люблю тебя, — произнесла она.

— Скажи, что останешься тут со мной. Скажи, что ты этого хочешь. Или скажи «нет», и я что-нибудь придумаю. Скорее всего, здесь есть какая-нибудь карета или двуколка, чтобы доставить тебя в Нортон.

Вот тебе и убедительное, властное поведение. Вот тебе и решение стоять на своем.

— Я остаюсь, — сказала она. — Если ты попросишь, я пойду с тобой на край света. Я… — Она улыбнулась и прикусила губу. — Но ведь ты не хочешь, чтобы я произнесла целую речь, нет?

— Ты уверена? — пробормотал он.

Она посмотрела ему в глаза и кивнула — и это была самая лучшая речь на свете.

Для такой скромной на вид гостиницы комната была на удивление большой. Квадратная, аккуратная, светлая и просторная. Над головой тянулись деревянные балки, некоторые из них шли под уклоном, повторяя форму крыши, а кровать стояла без балдахина. Окно выходило на поля и луга, на нем висели симпатичные белые занавески с рисунком в цветочек.

Покрывало на кровати повторяло рисунок на занавесках. По обе стороны кровати стояло по стулу с прямыми спинками. Еще в комнате имелся умывальник с тазом и кувшином и большой деревянный комод со вделанным в него квадратным зеркалом.

Анджелина видела свое отражение в зеркале, хотя стояла довольно далеко от него. Она видела свою шляпку — соломенную широкополую шляпку, украшенную целым лугом цветов всех видов и расцветок. Безусловно, это ее самая любимая шляпка… ну или одна из самых любимых. Под подбородком она завязывалась на ярко-зеленые шелковые ленты. Анджелина развязала ленты, сняла шляпку и повесила ее на спинку одного из стульев.

И почувствовала себя голой. Не самая удачная мысль.

Лорд Хейворд пересек комнату, как можно шире распахнул окно и задернул занавески. Они легонько заколыхались на ветру, и в комнате вовсе не стало темнее. Свет просто сделался мягче и приобрел нежный розовый оттенок. Воздух пах деревней, клевером, лошадьми. Где-то рядом с гостиницей ржала лошадь. Намного дальше лаяла собака. Пел целый птичий хор.

Сердце Анджелины грохотало в ушах. Ее слегка подташнивало от страха и волнения. Лорд Хейворд у окна смотрел на нее.

— Хочешь сначала пообедать? — спросил он.

Сначала?

— Я только что пила чай, — ответила она.

Он‑то, конечно, нет. Может быть, он голоден. Даже наверняка голоден.

Он шел к ней через всю комнату, огибая по дороге кровать. Остановился перед ней, взял ее лицо в свои ладони, запустил пальцы ей в волосы и поцеловал ее. Она положила руки на его жилет под сюртуком.

Там, внизу, это прозвучало немного глупо, но она говорила искренне. И до сих пор в этом не сомневалась. Если он попросит, она пойдет за ним на край света. И он любит ее, а не мисс Годдар.

Он любит ее. И не сможет быть счастлив без нее.

Он посмотрел ей в глаза. А его пальцы, вдруг сообразила Анджелина, вытаскивают шпильки у нее из волос. Она скользнула ладонями под шелк жилета и распластала пальцы по его спине. Он был очень теплым. Внезапно волосы упали ему на руки, на ее плечи, на спину.

— Эдвард, — шепнула она.

— Да.

Она еще никогда не называла его по имени, даже мысленно. Оно словно не совсем ему принадлежало. Зато принадлежало ее любовнику. Ее будущему любовнику.

Анджелина сглотнула.

Он снова наклонил голову и поцеловал ее под ушком. Язык лизнул нежное местечко, о существовании которого она не подозревала, и что-то обжигающее, почти болезненное пронзило ее тело, устремилось вниз, к внутренней стороне бедер, коленки Анджелины ослабли.

Его руки расстегивали пуговки на спинке платья. Губы скользнули к горлу, вниз по шее. Анджелина высвободила свои руки и начала расстегивать пуговицы на его жилете.

Ее платье разошлось на спине, его руки нырнули внутрь и притянули ее к себе. Она положила ладони ему на грудь. Он поднял голову и поцеловал ее в губы открытым, жарким, требовательным ртом, вторгшись языком внутрь, лаская ее там до тех пор, пока то же самое обжигающее чувство не вернулось, усилившись во много раз. Ее руки оказались зажатыми между их телами.