Книга Су́чки. Секс, эволюция и феминизм в жизни самок животных - Люси Кук

Эбы содержит триста миллионов обонятельных рецепторов, что по сравнению с моими жалкими шестью миллионами означает, что ее навыки вынюхивания экскрементов примерно в сорок раз лучше. Она чует запах китового помета за морскую милю и стала идеальным партнером для охоты на него. Маленькая белая дворняжка-спасатель была полна энергии и явно наслаждалась своим новым предназначением в качестве собаки-охранника. «Наличие собаки в роли вашего коллеги значительно облегчает работу. Кроме того, посмотрите на мой офис», – сказала Джайлс, указывая на наше серебристо-голубое окружение, сверкающее в лучах низкого осеннего солнца.

Первыми китами, с которыми мы столкнулись, стала пара горбатых китов, плывущих вдоль канала Сан-Хуан, – их ритмично появляющиеся четырехметровые плавники изящно намекают на монументальную тридцатитонную тушу. Эти звери-великаны – своего рода история успеха в сохранении природы. Практически уничтоженные коммерческим китобойным промыслом в первой половине двадцатого века, они добились впечатляющего возвращения с тех пор, как в 1966 году охота на горбатых китов была запрещена. В прошлом году в местном каталоге идентификации горбатых китов были фотографии ста отдельных хвостовых двуусток (китовый эквивалент отпечатка пальца). В этом году их четыреста.

Джайлс взяла курс на их исчезающие хвосты, держась примерно в пятидесяти метрах, чтобы провернуть «отдаленное преследование фекалий». Горбатые киты питаются живцом и чавычей, поэтому их экскременты могут рассказать историю, имеющую отношение к здоровью жителей юга. Наша близость к китам тоже кое-что открыла для меня: запах у них изо рта просто чудовищный. Когда мы оказались в плотном облаке зловония, схожим с запахом открытого мусорного бака летом, я предположила, что наша фекальная добыча близка. Но Джайлс пояснила: «Это просто дыхание. Если ты думаешь, что сейчас плохо, то потому что не знакома с дыханием малого полосатика – оно просто тошнотворное».

Я осознала свою удачу и присоединилась к Эбе в ее «кабинете» на носу лодки. Джайлс сказала мне просканировать воду на наличие чего-нибудь студенистого. Пару раз мне казалось, я вижу то, что мы ищем, но это были или всплывшая медуза, или комочки разлагающейся морской травы. Затем я заметила, что на поверхности плавает что-то липкое и коричневое размером с обеденную тарелку. Мы отступили назад, чтобы дать Джайлс возможность рассмотреть это поближе. «Мне жаль, но это ложная тревога», – сказала она. Да, это были экскременты, но человеческие, а не китовые.

Рыскать по океану в поисках нужного вида экскрементов, возможно, работа не для всех, но Джайлс не променяла бы ее ни на какую другую. Когда ей было шесть лет, ей приснился яркий сон о спасении жителей юга. Тогда, в 1970-х годах, этим косаткам угрожали не голод и загрязнение окружающей среды, а похищение со стороны людей. Именно эта популяция косаток была жестоко разграблена морскими парками; почти 40 % южных жителей были похищены из моря Селиш и заключены в аквариумы для развлечения людей.

«Мы сделали все возможное, чтобы уничтожить эту популяцию животных, что меня злит и расстраивает одновременно», – с чувством произнесла Джайлс.

Я хорошо понимала, что составляю Джайлс компанию в очень мрачное время. За восемнадцать месяцев, прошедших после смерти Бабули, они потеряли еще семерых жителей юга, в том числе еще двух матриархов в постменопаузе. Некоторые из китов были явно истощены: их тела из большой мясистой пули превратились в сдутую арахисовую скорлупку, связанную с поздней стадией голодания. Популяция достигла тридцатилетнего минимума в семьдесят три особи, а умершие киты не заменялись достаточно быстро, чтобы поддерживать численность. Проведенное Джайлс исследование фекальных гормонов показало, что 70 % беременностей заканчиваются неудачей из-за пищевого стресса, а 23 % – прерываются на поздних сроках.

Самой душераздирающей потерей был новорожденный детеныш, который попал в мировые новости после того, как его мать, Тахлекуа, носила с собой его мертвое тело в течение семнадцати дней. Мировые СМИ строили предположения о том, может ли эта молодая мать быть в трауре или нет; для Джайлс это было очевидно. «Мне кажется оскорбительным предполагать, что она не горевала, – сказала она мне. – Косатки очень похожи на нас, но, честно говоря, я думаю, что они лучше нас. У них есть части мозга, которых нет у нас».

Мозг косаток – огромный и удивительно сложный, и поэтому человеку не так-то легко охватить его своим сравнительно ограниченным серым веществом. Мозг косатки самый тяжелый на планете (около 7 килограммов) и самый большой. Вы могли бы с комфортом разместить пять человеческих мозгов внутри мозга косатки, то есть это в 2,6 раза больше объема, который можно было бы ожидать от млекопитающего их размера – больше, чем у человекообразных обезьян. Размер мозга по отношению к телу – метко названный коэффициентом энцефализации, или EQ [47], – считается приблизительным показателем интеллекта. У людей EQ составляет около 7,4–7,8, а у шимпанзе – около 2,2–2,5. У самок косаток этот коэффициент составляет около 2,7, что выше, чем у шимпанзе, а также чем у самцов их собственного вида. У самцов косаток с их более крупными телами EQ составляет всего 2,3. Это неравенство между полами противоречит провозглашенному Дарвином интеллектуальному превосходству самцов и, как полагают, связано с повышенными социальными и лидерскими качествами самки косатки, которые требуют большей когнитивной силы, чем необходимо самцу.[48]

Конечно, размер – это еще не все, но у косаток пропорционально развилась бóльшая, чем у людей, мыслящая часть мозга. Их головной мозг составляет 81,5 % объема мозга по сравнению с нашими 72,6 %. Вычислительная мощность измеряется размером и площадью поверхности неокортекса (центра сложного мышления), а мозг косатки является самым сложным на планете. Если этого недостаточно, чтобы заставить вас чувствовать себя умственно неполноценным, то добавлю, что у косаток также имеется загадочная дополнительная доля мозга, которая находится между их чрезвычайно сложным неокортексом и лимбической системой (где обрабатываются эмоции).

Чтобы понять, что на самом деле означают все эти ошеломляющие данные, я поговорила с доктором Лори Марино, которая тридцать лет посвятила изучению нейроанатомии китообразных и проводила МРТ-сканирование мозга выброшенных на берег косаток. Она рассказала мне, что эта так называемая паралимбическая доля встречается только у дельфинов и китов. Она обеспечивает плотные связи между двумя соседними областями мозга, и, благодаря ей, косатки, по-видимому, способны обрабатывать эмоции таким образом, который мы не можем понять.

«Думаю, косатки испытывают целый спектр эмоций – от радости, которую вы видели [в Сиэтле], до отчаяния, – сказала мне Лори Марино. – Вероятно, у этой эмоциональной радуги есть измерения, которых у нас нет и которые нам трудно понять».

По словам Марино, у косаток есть и другие части мозга, участвующие в социальном осознании и общении, которые также необычайно