Книга Портрет семьи - Наталья Нестерова

— В серванте?

— Точно.

Дальнейшее напоминало не выяснение отношений двух соперниц, а посиделки подружек, перемывающих мужику косточки.

В серванте стояла початая бутылка водки. Лида отлила себе полстакана. Недостающий объем в бутылке мы пополнили кипяченой водой.

— Из песни слова не выкинешь, — сказала Лида, отхлебнув из стакана и закусив принесенным мною бутербродом. — Игорь жмот и жадюга. Согласна?

— Полностью! Прижимистый тип.

— А знаешь, сколько у него на книжке? Тридцать тысяч!

— Долларов? — ахнула я.

— Каких долларов, окстись! Рублей, конечно! Копит, как…

— Гобсек.

— Точно! У него уже две кубышки ту-ту. Одна в начале девяностых, ну, когда у всех в сберкассах обнулилось. Игорь мне проговорился: у него на две машины лежало. А второй раз в дефолт… когда это было?

— В девяносто восьмом.

— Верно. Игорь чуть не умер от расстройства. В больнице с предынфарктным состоянием лежал. Сгорели денежки! А он мне ни разу цветочка не подарил! Колечка паршивого! На Восьмое марта — коробка конфет, на день рождения — тортик, вместе и поедали. Вот скажи! Он тебе-то что-нибудь дарил?

— В день моего приезда накрыл стол и купил два бутерброда с икрой в ресторане.

— С икрой? — расхохоталась Лида, еще выпила, расстегнула жакет. — В ресторане? Целых два? Это любовь!

— Продукты, — пожаловалась я, — и средства гигиены на свои деньги покупаю.

— Неудивительно. Все, что в этой квартире, еще от его матери осталось. Белье постельное, полотенца я приносила. А ему хоть на дырявых спать — без разницы. Главное, чтобы в кубышку копеечку отложить.

— Но, Лида! Игорь не очень много получает. Школа его обычная, сомневаюсь, чтобы родители большие подношения делали. Да и на взяточника Игорь не похож.

— Не веришь? — подхватилась Лида и бросилась в спальню.

Там она двигала ящиками письменного стола, шуршала бумагами. Вернулась с голубенькой книжкой Сбербанка:

— Смотри!

Мы с большим любопытством перелистывали книжицу. Лида ошиблась. Игорь накопил не тридцать тысяч рублей, а тридцать восемь. Мы вдруг стали переговариваться шепотом. Впрочем, неудивительно — занимались-то почти криминальным делом.

— Зачем он копит? — прошептала я.

— Спрашивала. Говорит, на старость одинокую.

— Женился бы на тебе, детей нарожал и не было бы никакой одинокой старости!

— Знаешь, как он каждый раз беленился, когда я залетала! На ушах стоял, в спину толкал: иди на аборт! Ты молодец, что сохранила. А я дура! Как в песне поется: «Все ждала и верила сердцу вопреки». Дождалась!

— Ты еще не старая, Лида. Еще можешь встретить свое счастье или, правильнее сказать, своими руками его построить. Как думаешь, сколько мне лет?

— Сорок стукнуло?

— Лида! Мне сорок восемь лет!

— Не ври! — в голос воскликнула она. — На десять лет меня старше?

— Получается.

То, что я оказалась преклонного возраста, Лиду вдохновило и обрадовало. Она отнесла и положила на место банковскую книжку Игоря. Мы перебрались на кухню, я заварила чай. Болтали, как записные подружки.

Лида мне понравилась. Она чем-то напоминала Любу, хотя ни во внешности, ни в манерах не просматривалось сходства. Общее — в глубокой природной сердечности. У человека либо есть доброта сердца, иррациональная и безбрежная, либо ее нет.

У меня, например, нет. Вряд ли я прониклась бы состраданием к своей сопернице, будь она хоть трижды беременная. Я бы ее просто вычеркнула из списка знакомых мне людей, из своего сознания, из своей жизни. Я не ревную Сергея к его аспиранточке, я давно не люблю мужа. Но аспиранточка не может рассчитывать ни на каплю моего даже праздного интереса. В равной степени мне неинтересны мухи, пауки, насекомые и земноводные.

А Лида непостижимым образом переносила на меня свои мечты о жизни с Игорем и почти радовалась их воплощению. Я вспомнила, как Лика говорила, будто ее мама в глубине души очень любит Дениску, внебрачного сына Митрофана Порфирьевича. Мудрено! Но все-таки там речь идет о ребенке, невинном и святом существе. Здесь же — разлучница (я), ведьма, которая околдовала любимого и превратила жизнь в груду развалин.

Другая на месте Лиды плеснула бы мне в лицо кислотой. А Лида учила хитростям политики обращения с Игорем:

— Никогда у трезвого ничего не проси! Выпьет, расслабится, тогда и подкатывай. Кино про Штирлица помнишь? Вот и надо как Штирлиц с Мюллером: подкинуть идейку, пусть она в его мозгу варится, а потом он ее за свою выдаст. Ты хоть любишь, его? — спросила Лида жалостливо.

— Кого?

— Ну, даешь! «Кого»! Отца твоего ребенка!

Мне не хотелось врать Лиде, но и карт я открыть не могла. Разговор получился эксцентричным: я говорила правду, но Лида воспринимала ее по-своему, ошибочно.

— Я очень люблю отца моего ребенка. Хотела бы любить меньше, но не получается.

— Признайся, этой весной у вас первый раз случилось? Или раньше тоже было?

— Первый раз этой весной, — заверила я.

— Жалко, что ты не видела его лет десять назад!

— Мне тоже очень жаль.

— Почти орел, и лысина меньше была.

— Лысина? Ах да, лысина.

— Ведь ты замужем была и ребенок есть?

Лида выспрашивала меня с наивной провинциальной бесцеремонностью. Но меня не коробило.

— Моему сыну двадцать шесть лет. Он отличный парень. Моя гордость: высокий, умный, красивый. Недавно женился на замечательной девушке. Представляешь, ее зовут Гликерия Митрофановна!

— Как? Это что же за родители свое дитя так нарекли? Злыдни!

— Нет, они прекрасные люди. И с мужем, с первым мужем, — поправилась, — у нас замечательные отношения. Он редкого ума человек.

— А Игорь говорил: сволочь!

— Не верь, это от ревности. Знаешь, Лида, я по характеру совершенно не влюбчивая. Любила два раза в жизни. Но как! Точно полное обновление крови — старую слили, ввели новую. И хочешь от нее избавиться, но тогда не жить. Нужно десять лет! Не меньше, я точно знаю! Чтобы в этой новой крови появились твои клетки и разрушили чужие. Великая любовь длится десять лет. Знаю это на собственном опыте и встречала цифру в литературе.

— Игоря я почти пятнадцать любила, — подтвердила мою статистику Лида. — Хотя в последнее время, конечно, уже не то.

— Как представлю, что мне еще десять лет засыпать и просыпаться с мыслями о нем! Господи, спаси! Послал ты мне благо или наказание?

— Но сейчас-то у тебя все в ажуре, — напомнила Лида. — Живи и радуйся! В сорок восемь забеременеть и родить от любимого. Не каждой так везет!