Книга Дон Хуан - Гонсало Торренте Бальестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Еще бы! Смею думать, на свободу твою она посягать не станет.
– Я к вашим услугам в любую ночь.
Я хотел было собрать монеты, но он попросил позволения самому сложить их. Он складывал дукаты в кошель по одному, прежде как следует ощупав каждый, словно хотел пальцами проверить, вычеканен ли там портрет короля. Он насчитал сто дукатов, завязал кошель и протянул мне.
– А теперь – действуй с умом, да не теряйся, когда не повезет. С новичками судьба капризна, надо ловить момент, выжидать, пока она разомлеет от неги. Никаких особых хитростей тут нет. Но уж если в эту ночь не повезет – не ерепенься, а спокойненько жди завтрашней. Сто дукатов-то можно спустить за пару часов.
Мы вышли. Мимо прошмыгнул Лепорелло и что-то украдкой вложил мне в ладонь. Я сжал кулак и почувствовал, что это была монета, наверно, тот самый серебряный реал – на нем мы утром пытали судьбу. Я забыл его.
Дон Гонсало вел меня по незнакомым улицам, которых уже коснулся лунный свет, пока мы не очутились у богатого с виду дома. Командор постучал в дверь негромко и каким-то особым манером, словно сообщая пароль. Нам открыли. Человек со свечой в руке осветил лицо Командора, а потом и мое…
– Это новичок, – сказал дон Гонсало и шепнул мне, чтобы я не забыл сунуть привратнику монету-другую.
Мы спустились в подвальное помещение и после ряда предосторожностей оказались в зале с низкими сводами и на первый взгляд темноватой. Дон Гонсало стал здороваться с теми, кто вел игру. Он переходил от одного к другому, кого-то хлопал по плечу, кого-то по спине, с кем-то перешептывался, с кем-то перешучивался в полный голос и даже чрезмерно громко. А я так и стоял у двери, перекинув плащ через руку и сняв шляпу. Свет был слишком слаб, чтобы добраться до меня, он падал вертикально на столы и освещал зеленое сукно, нервные руки, передвигающие карты и деньги. С моего места это напоминало сборище призраков. Но в глубине залы имелось некое возвышение вроде небольшого помоста, там было светлее, и там, за особым столом, сидел важного вида человек, очень богато одетый, и казалось, что он управляет сборищем – для чего ему хватало легкой улыбки и еле заметных движений рук. Дон Гонсало подошел к нему. Они говорили обо мне, дон Гонсало кивнул в мою сторону. Важный кабальеро заскользил меж столами и игроками и быстро добрался до меня. На губах его играла сладчайшая улыбка. Он протянул ко мне руки:
– Дон Хуан Тенорио! Вот кого я рад видеть в своем доме! Только вас недоставало в этой славной компании. Все, кого вы тут видите, принадлежат к лучшим семьям Севильи: будущие гранды Испании, самые титулованные особы в Кастилии. Сегодня черед молодых. По средам и пятницам мы их сюда не допускаем, чтобы их отцы тоже могли немного поразвлечься.
– И мой отец был вашим клиентом по средам и пятницам?
– Ваш отец – нет. Он был человеком строгих правил, как мне известно, и старомодных взглядов. Но сегодня все переменилось, и люди в годах свыкаются с новшествами. Надо только соблюдать приличия… – Он забрал мою шляпу. – Если шпага вам мешает…
– Она не более чем дня красоты.
– Многие оставляют шпаги при входе. Тогда, случись какая ссора, дело решается кулаками, а шпаги могли бы привести к нежелательным последствиям.
– Я никогда не ввязываюсь в ссоры. Зачем? Я человек покладистый.
Тут к нам приблизился Командор. Они принялись давать мне наставления: чтобы я не торопился вступать в игру, чтобы сперва походил да понаблюдал, как играют другие…
– Большой науки тут не требуется, зато нужно хладнокровие. Давай поосмотрись, а коли желаешь выпить, дай знак. Заведение угощает за свой счет.
Он хлопнул меня по спине и подтолкнул в сторону игорных столов. Я видел, как он опять вступил в беседу с Командором, словно меня там уже и не было.
Игра шла за четырьмя-пятью столами, играли в карты и в кости. Многие просто глазели. Я приблизился. За одним из столов вел игру господин с плутоватым лицом. Я внимательно пригляделся и понял, что он жульничает. Я скользнул к свободному месту и, не садясь, спросил:
– Значит, если моя карта равна вашей, выигрываете вы?
– Именно так.
– И если вы вытаскиваете карту большего достоинства, вы, бесспорно, выигрываете.
– Конечно.
– А я могу попросить карты?
Банкомет глянул на меня с усмешкой, игроки заулыбались, ротозеи громко расхохотались.
– Разумеется! Деньги при вас?
– Да.
Он принялся тасовать колоду. Я чувствовал, что за мной наблюдают, меня изучают, меня презирают. Я прикрыл карту рукой, в руке были зажаты деньги – моя ставка.
– Сколько вы ставите?
Я показал им дукат.
– Целиком?
– Что тут такого?
В глазах банкомета сверкнул алчный огонек. Остальные не отводили от монеты взгляда, словно больше ни на что в мире смотреть уже не могли, смотрели похотливей, чем смотрят на женщин.
– Взгляните на свою карту и объявляйте!
– А если я не стану на нее глядеть?
– Можете играть вслепую.
– Я играю вслепую.
– Это все равно что бросать деньги на ветер.
– Мне нравится бросать их.
Банкомет уже не смеялся. Он вытащил шестерку. Сгреб три хороших ставки и проиграл одну незначительную.
– Ну-ка, какая карта у вас?
– Откройте ее сами.
Он протянул дрожащую клешню, помедлил. Взглянул на меня.
– Открывайте же. Или я сделал что-то не так?
– Нет. Все так.
Он перевернул карту. Это была семерка. Я ощутил озноб.
– Я выиграл. Правда?
– Да, выиграли, – прохрипел он в ответ.
Он отсчитал столько серебряных монет, сколько соответствовало одному дукату.
– А золота у вас не имеется?
– Нет. Но какая разница?
– Тогда оставьте это себе. Я ненавижу серебро.
Я забрал свой дукат и отошел от стола. Банкомет, игроки и ротозеи проводили меня взглядами. Кто-то заметил:
– Он из тех, что вернулись из Перу.
Я сел в стороне и велел проходящему мимо слуге подать мне вина. Я строил из себя человека рассеянного, но сам внимательно следил за передвижениями в зале. Один из зрителей поспешил к Командору и человеку в богатом платье и начал им что-то рассказывать, размахивая руками и поглядывая в мою сторону. Командор вроде бы успокаивал его. Человек в богатом платье слушал с отсутствующим видом. Но после того как соглядатай отошел, он что-то сказал Командору, и дон Гонсало заспешил ко мне:
– Что, мальчик мой? Скучаешь?
– Нет,