Книга Свет вчерашний - Анна Александровна Караваева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помня о новых поколениях читателей, которые только по рассказам старших знают о тяжелейших годах Великой Отечественной войны, хочу привести несколько строк этого страстного, боевого стихотворения Янки Купалы в переводе Мих. Голодного.
Партизаны, партизаны,
Белорусские сыны!
Бейте ворогов поганых,
Режьте свору окаянных,
Свору черных псов войны!
Вас зову я на победу.
Пусть вам светят счастья дни!
Сбейте спесь у людоедов, —
Ваших пуль в лесу отведав,
Потеряют спесь они…
Помнилось мне, как эта воодушевленная декламация иногда сопровождалась хоровым повтором последней из приведенных мной строк, а также и завершающей строфы:
Мы от нечисти очистим
Землю, воду, небеса,
Не увидеть псам-фашистам,
Как цветут под небом чистым
Наши нивы и леса!
Мне казалось в те минуты, рассказывала я Ивану Доминиковичу, что, повторяя эти слова непоколебимой веры в грядущую победу, раненые даже забывали о своей боли и страданиях.
По выражению лица Янки Купалы я видела, что он ясно себе представляет картины созвучных его поэзии дум и чувств его читателей.
— Передайте им всем спасибо от всего сердца! — сказал Купала растроганным голосом и добавил, что эти стихи «сразу пошли по адресу» — к белорусским партизанам.
Кто-то незнакомый мне подошел к Янке Купале и спросил о своей семье, тоже эвакуированной в Казань. Иван Доминикович ответил, что все в знакомой ему семье здоровы и бодры. Когда спрашивавший отошел, Янка Купала заговорил о Казани и о Волге.
— Прекрасная, величавая река… Пейзажи чудесные… а закаты и восходы над этими просторами — красота какая!.. Теплоходы плывут, как гигантские лебеди, — залюбуешься!.. — рассказывал он и вдруг смущенно усмехнулся: — А ты вспоминаешь, например, нашу скромную Свислочь или Птичь… вспомнишь какой-то лесок с болотцем, тропинку в поле… Родные места вспомнишь, где жизнь прошла… ну и…
— Увидите, все увидите, дорогой Иван Доминикович!
Он улыбнулся, чуть-чуть потаенно, будто в ответ каким-то своим заветным, глубинным мыслям, а потом тихо сказал:
— Скорей бы только…
Несколько дней спустя я увидела, что эта мечта: «Скорей бы только!» — всегда жила в душе Янки Купалы вместе с тоской и болью за родную страну.
Москва летом 1942 года была прифронтовым городом. И где бы вы ни находились, суровое, исторически ответственное время всюду напоминало о себе. У нас, в клубе писателей, было необычно людно, шумно, и большинство посетителей были наши военные писатели. Посуровевшие, загоревшие лица, поседевшие волосы. Всего около года прошло, а люди постарели сильнее, чем за десятки лет. Но все-таки это было время уже после великого разгрома вражеских полчищ под Москвой, и уверенность в будущем, внутренняя собранность чувствовалась решительно в каждом человеке.
Писатели, военные корреспонденты и редакторы фронтовых газет приезжали в Москву запросто, на попутных машинах, — фронт ведь был еще недалеко. Выполняя в Москве поручения фронта, литераторы не могли не зайти к себе, в Союз писателей. «Живая газета» поэтому работала очень действенно; всюду обменивались самыми свежими новостями, делились разного рода прогнозами — где и как в ближайшем будущем развернутся события на фронтах. Чаще всего говорилось об одном из ближайших к Москве — о Белорусском фронте. Оживленно комментируя сводки Совинформбюро, наши фронтовики, естественно зная более окружающих, высказывали разные предположения, но вместо еще не опубликованных в сводках названий городов и сел часто употребляли буквенные обозначения: пункт «А» и «Б» и т. д. Вокруг беседующих сразу собирались люди. Так, среди слушателей я однажды увидела и Янку Купалу. На лице его выражались глубочайшее волнение и самое напряженное внимание, а взгляд, казалось, был устремлен к тем местам, о которых шла речь. Рассказывали, как помогают фронту успешные действия белорусских партизан. Наряду с уже известными по сводкам Совинформбюро пунктами были названы и другие: «пункт «В»… «пункт «О»…
— Витебск, Орша! — вдруг одним дыханием произнес Янка Купала, и лицо его вспыхнуло взволнованным румянцем.
Все оглянулись, и кто-то осторожно сказал:
— Нет, Иван Доминикович, это просто условные обозначения… Витебск и Орша еще впереди.
Янка Купала вздрогнул, понимающе кивнул, румянец его мгновенно погас, лицо осунулось, а глаза потемнели как бы от приступа жесточайшей тоски и боли. Его душевное состояние было понятно всем. Никто из беседующих больше не назвал ни одной буквы, да и беседа вскоре закончилась.
Я видела, как Янка Купала отошел к окну и некоторое время стоял, глядя на улицу…
Как и многим людям, мне всегда доставляло душевную радость говорить с Иваном Доминиковичем, но в тот день лучше было оставить его одного, с самим собой: человек сильной и глубокой души так скорее успокоится.
Прошло еще день-два, и я, внутренне радуясь, увидела его спокойное лицо. Поздоровавшись, я шутливо одобрила его бодрый вид, светло-серый костюм, да еще с бутоньеркой в петлице. Каждому бы, право, в преддверии шестидесятилетия так выглядеть!..
— Стараемся, стараемся! — в тон шутке ответил он.
Всем было уже известно, что 7 июля 1942 года Союз писателей готовился торжественно отметить шестидесятилетие Янки Купалы, и я напомнила поэту о готовящемся в честь его празднике.
— Это не так уж обязательно… Да и время какое… — мягко возразил он.
День был прекрасный, и после обеда Иван Доминикович предложил пройтись. Жил он тогда в гостинице «Москва», на строительстве которой в свое время мне доводилось бывать в связи с одной моей работой в 30-х годах. Возможно, с этого воспоминания и начался наш разговор о творческих замыслах, о будущих планах. Я спросила, не думает ли он издать свою публицистику военных лет вместе с такими подлинно эпическими стихами-призывами, как «Белорусским партизанам» и другие.
— А почему вместе? — спросил он, улыбаясь. — Публицистика и стихи?
Публицистика поэта, считала я, особенно с таким многогранным поэтическим охватом народной жизни, как у Янки Купалы, объединяет глубоким внутренним родством образности и смысла «смиренную прозу» и напевную поэтическую речь.
— Что же, возможно… — сказал он задумчиво и стал рассказывать, что у него благодаря многим встречам с партизанами уже накоплен огромный жизненный материал о борьбе народных мстителей и всего белорусского народа против ненавистных фашистских палачей. На этом «богатом грунте», как выразился Янка Купала, «есть из чего родиться и взрасти» и поэмам.
— Словом, вы в пути, Иван Доминикович! И какая широкая, великолепная дорога творчества еще ждет вас!
— Да, я это чувствую и знаю, — сказал он просто, как о чем-то твердо решенном. — Как ни тяжело бывает на душе, а
