Книга По следам обречённых душ - Ласточкин

Хорошо провёл время, мироходец?:)

Глава 13. Раны, которые не заживают. Часть 1

Комментарий к Глава 13. Раны, которые не заживают. Часть 1

И вот настала новая встреча, дорогой мироходец. Будоражащих путешествий в Зазавесье, надеюсь ты хорошо проведёшь времяଲ(ⓛ ω ⓛ)ଲ

Академия кувелов

С момента посещения кабинета декана и назначенного наказания — вместе отрабатывать путём уборки, Ингелео начал всё больше жалеть о том, что пошёл в ту ночь к академии. Помимо прочего декан потребовал написать два объемных реферата: на тему «Влияния температур на почву при смене сезона» и «Чего нельзя делать после наступления полуночи». Знай он тогда, что всё обернётся таким образом, то и носа из общежития высовывать не стал. Казалось, что это какой-то рок судьбы или проделки кармы, которая вернула ему плохие намерения с лихвой. Смутьян уже не раз проклял Флатэса и его полудурковатого дружка и старался держаться от них, как можно дальше.

Погода на улице постепенно начала разгуливаться: небо всё реже затягивалось хмурыми тучами, воздух заметно потеплел, хоть всё ещё и было зябко по утрам и вечерам; ветра начали набирать сезонную мощь, готовясь обрушить эти порывы на жителей Зазавесья. Проказничали они, однако, таким образом многим реже, чем во время набути́на, который в народе прозвали — природным вихрем. У кувелов имелась складная песня, рассказывающая о каждом времени года, к которой при обсуждении погоды нередко ссылались:

Живут на наших землях, два брата и сестры, Проказливы паршивцы, упрямы и хитры, В краях наших просторных, полно чудес, красот, Забавной животины, да множество врагов. Но песнь наша звучит, про братьев и сестёр, Что видовали мир, за тысячи веков. Про них сейчас споём, расскажем, кто они, И пусть во время песни, столкнутся хмельны стаканы. Спокойней братьев и сестры, она нежна, но вздорна, Проказлива, юна, ей имя — Спириту́ра. Властвует над сворой ветра, мчащего в поля, Природное диво возрождает, так, что всё благоухает. А сестрица — Ингика́ра, так вредна и так скупа. Накаляя воздух жаром, обжигает все поля. Дар её — небывалые закаты, что захватывают дух, А природа так пылает, точно извечное пламя полыхает. Средь них пущий озорник, тот что ветром управляет, Брат могуч, бешён, силён. Не боится встретить в лоб, Да горазд сдувать всех с ног. Так искусно ветры гонит. Гонит жар, листву меняет, да сестрицу прогоняет. Нравом Набути́н горяч. В его пору дни — лишь стужа, а ночи́, согревающе теплы. Огнями небо осыпают, да так, что теИ днём сияют. Последний среди них — Лакри́лис. Как дитя капризен он, точно сам хамелеон. То градом земли осыпает, то туманы напускает, То дождями заливает. Погоду по кругу меняет. В дураках всех оставляет! Вот такие сёстры, братья, усмирят всех своей ратью, И помчатся в вечный бег, царствуя из века в век.

Со временем эти строки стали забываться, мало кто заучивает их, как в былые времена. Теперь эта песня служит лишь неприятным напоминаем призрака прошлого и больше не звучит в табернах или на застольях. Теперь это просто забытая всеми мелодия, которая больше может никогда и не зазвучать, ведь напоминает людям о давно утерянной сплочённости некогда сильнейшей нации — этвахаумов.

С чувством омерзения и стыда, смутьян намывал подоконники, чувствуя себя уборщиком. Какой позор. Узнай его отец об этом, его бы охватила не меньшая брезгливость. Чтобы отвлечься, он проговаривал про себя строки старой песни, которые завсегдатаи в та́берне изредка напевали под нос. Вспомнив старшего Элисара, академец разозлился пуще прежнего.

«Нашёл, кого вспомнить, — бурчал он в мыслях. — Этот олух мог бы заинтересоваться своим сыном, только если на землях Зазавесья переведутся все подстилки. Уж этих ма́лем¹ он меняет чаще перчаток, — только смутьян успел про себя выругаться, как ярость обуяла с такой силой, что он сжал мокрую тряпку и принялся тереть с бо́льшим напором, точно желая зашлифовать камень».

Выдохнув, Ингелео постарался прийти в себя и оглянулся. Никто из отрабатывающих и не заметил его минутной слабости. Тем лучше, не хватало ещё чтобы кто-то из этих недоумков лез в его дела. Он перевёл взгляд на айкофэт и посмотрел на время. До смены в таберне оставался всего час, и Ингелео искренне надеялся, что успеет закончить, ведь пропускать подработку он уж точно не намеревался. Во всяком случае не из-за паршивого наказания, в которое он угодил не только по собственной глупости, но и из-за двух полудурков и ещё одного недоразвитого, который пошёл на выручку, спровоцировав тем самым Элисара прийти.

— Слушай, если та твоя подружка что-то знает, не стоит ли попросить её о помощи? — спросил Флатэс. — Если мы поймём, что это за свиток, то и быстрее решим, что с ним делать.

Калеса, собирающая шваброй паутину по углам, недобро зыркнула в сторону академца и недовольно цыкнула. Эта особа раздражала Ингелео сильнее, чем забитая подружка Малера, которая даже говорить нормально не могла. Уж чем-чем, а отвратным характером и взглядом, который так и кричал: «Вы все мне должны. Я королева, а вы ничтожества!» — Амкапир вызывала у него мерзкое чувство отвращения, ведь она такая же, как и все те безмозглые девицы, которых его отец затаскивает в постель.

— Она мне не подружка, — грубо отозвалась конфликтная студентка. — Я унижаться перед этой замарашкой не собираюсь, тебе надо ты и проси.

— Ох, простите Вашество, как я, обычный смертный, посмел попросить о чём-то королевскую особу, — уловив давно знакомые Ингелео ноты отвращения, замаскированные под шутку в голосе Игнэйра, он невольно усмехнулся.

«Осталось-таки в тебе что-то от того парня, которого я знал», — вспышка ненависти кольнула в виски, но он предпочёл проигнорировать её. Не хотелось ни говорить, не вступать в перепалку. Хватало и того, что ему приходилось проводить время в кругу тех, кого он на дух не переносил, за исключением Люксальты и Эльтена, конечно.

— Осторожно, Флатэс, она ведь сейчас тебе всю плешь выест. Приятного мало. — Усмехнулся Малер, протирая тряпкой стёкла.

— Тоже мне герой, тебе бы тоже помолчать! — С долей усмешки проговорила Амкапир, стрельнув взглядом на стоящего неподалёку напарника.

Элисар закатил глаза и отвёл от них взгляд, жалея, что видит боковым зрением.

— Кстати о герое, как там обещанный памятник?

Люксальта, стоящая позади вместе с братом, с удивлением вскинула голову, устремляя взгляд на Присфидума, ведущего себя непривычно дерзко. Таким задорным его не видел и Ингелео, привыкший вступать с ним в словесные. Флатэс тоже пребывал в изумлении от слов друга. То, как он хлопал глазами, явно не понимая,