Книга Смерть домохозяйки и другие тексты - Сара Даниус

и Запада. Неужели эти люди не умели отделять зерна от плевел?

Уэйн Кёстенбаум не говорит об этом прямо – для этого он слишком деликатен, – но суть как раз в обратном. Приведенная выше история отражает именно американский подход и тот образ Джеки, который закрепился в коллективном бессознательном. Джеки стала иконой для индийцев именно потому, что прежде стала иконой в США. Она сделалась массмедийным фетишем и воплощением всего, о чем мечтали в те времена.

Неизменная характеристика Джеки-иконы – «замороженная» элегантность, как бы говорящая нам: «Я подготовилась к вашим взглядам». Но на самом деле икона была немой. Джеки редко высказывалась публично. Она не давала интервью, а ее друзья умели держать рот на замке. Упрямое молчание Джеки открывало доселе невиданный простор для массмедийной иконографии.

Именно этот культурный феномен исследует Кёстенбаум в книге «Джеки под моей кожей: Интерпретируя икону» («Jackie Under My Skin: Interpreting an Icon», 1995). Здесь автор разрабатывает затейливую форму культурной антропологии. Кёстенбаум отталкивается от того, что знает лучше всего: от самого себя. В конце концов, идолопоклонство – всего лишь одна из форм нарциссизма. И если мы хотим приблизиться к пониманию наших современных идолов, то начать должны с изучения собственных потаенных фантазий.

Кёстенбаум – профессор английской литературы, живет в Нью-Йорке и, среди прочего, является автором получившей хвалебные отзывы книги об опере, эстетике и гомосексуализме[112]. Он предпочитает держаться от академического мира на расстоянии вытянутой руки. Что вовсе не мешает ему в случае необходимости ссылаться на философскую концепцию Эдмунда Бёрка о возвышенном в искусстве. Например, в таком высказывании: «Джеки словно океан: она внушает страх»[113]. Или – почему бы нет? – обращаться к теории времени историка религии Мирчи Элиаде. Например, в следующем пассаже:

Мир Джеки принадлежит иному времени: сакральному, где всё может происходить одновременно, где молодые молоды навечно, где можно покупать вопиюще дорогие платья и посылать счет за них в Olympic Airways[114].

Если у Кёстенбаума и есть какой-то авторитет в мире интеллектуалов, то это Ролан Барт. В книге Кёстенбаума легко узнается узнается тот же тихий экстаз, тот же научный интерес к деталям, то же постоянное балансирование между претенциозностью и проницательностью, патетикой и гениальностью. Узнаваема и страсть к конкретике, будь то краснота помидора или идеально ровные ключицы.

Кёстенбаум «расчленяет» Джеки на ряд значимых, по его мнению, составляющих: «Солнцезащитные очки и шарфики Джеки», «Джеки и склонность к повторам», «Джеки и обычные вещи», «Джеки и вода, Джеки и ветер» и так далее. Постепенно создается ощущение, что сумочка Джеки живет своей собственной жизнью. Она – полноправное действующее лицо. На полном серьезе. Мы также становимся свидетелями того, как ветер создает возвышенные творения из волос Джеки. А еще мы видим, как ее шляпки-таблетки летают сами по себе, словно нло, по идеологическим просторам шестидесятых.

Книга Кёстенбаума раскрывает перед нами другой мир, вселенную Джеки, в которой качества, обычно ассоциируемые с понятием «человек», – интенциональность, сознание, способность действовать – растворяются в обыденных вещах и явлениях. Белое платье Джеки, геометричное, идеально скроенное и тщательно отутюженное, описывается с той же серьезностью, что и железный занавес. Мир Джеки – это мир мечты, в котором предметы и жесты следуют в ином порядке, сгущаются, развеиваются, изменяют очертания. И было бы неразумно недооценивать значимость всего этого для наших коллективных фантазий.

Долгое время считалось, что политическая роль Джеки была, по сути, чисто визуальной, декоративной. В своей книге Кёстенбаум умело смещает фокус и дает возможность понять, что визуальная роль Джеки была в первую очередь политической. Конечно, это предполагает достаточно широкий взгляд на само понятие политической жизни, но тех, кто обладает таким взглядом, ждет настоящее удовольствие от чтения.

Стекольная фабрика «Оррефорс» и мой дедушка-управляющий

Текст был написан по случаю столетия стекольной фабрики «Оррефорс» и впервые опубликован в газете Dagens Nyheter 3 мая 1998 года под названием «Когда в деревню пришли художники».

Эта история началась во время переезда, с картонной коробки, помеченной надписью «кухня». В коробке обнаружился старый папин сервиз производства стекольной фабрики «Оррефорс»: двадцать бокалов и два графина. Сервиз достался мне в наследство от папы. Он всегда относился к этим бокалам с особой нежностью и выставлял их на стол по самым торжественным случаям – например, когда к нам на традиционный рождественский обед приходили две папины сестры. Тетушки пели праздничные песни надтреснутыми пенсионерскими голосами, угощались селедкой с картошкой, а затем заводили обычные разговоры о старых добрых временах, о праздновании Рождества в Фалуне, с мамой и папой, или в Мальмё, или в Оррефорсе.

«Вы должны помнить, – говорила тетушка Маргарета, поворачиваясь к нам с сестрой, – вы должны всегда помнить, что ваш дедушка был управляющим».

Упомянутый дедушка умер тридцать лет назад, и мы с сестрой никогда его не видели. Мы были совсем еще детьми. Мы не знали, что такое «управляющий», однако догадывались, что это должно быть что-то здоровское. Но после тетушкиных слов отчего-то воцарялась неловкая пауза. Папа покашливал, тетушки разглядывали узоры на своих тарелках.

Затем предмет беседы резко менялся. Передовица газеты Svenska Dagbladet, министерство юстиции, Уинстон Черчилль, старые скатерти ручной работы от фирмы «Jobs». Но мы с сестрой догадывались: в те давние времена случилось что-то, чего не должно было случиться. Что-то странное, возможно даже – позорное, но в чем, судя по всему, дедушкиной вины не было.

1

Бокалы с чашами в форме тюльпана отлично смотрятся на столе. Стекло имеет характерный зеленоватый оттенок, ножки совсем короткие – не больше сантиметра, подставки прозрачные. В целом, дизайн довольно необычный. Графины – с горлышками в форме лебединой шеи – в нижней части расширяются; дно из толстого зеленого стекла придает им надежную устойчивость.

Набор уже не полный. Я прочесала все антикварные магазины Стокгольма, но безуспешно. Даже самые осведомленные продавцы не смогли опознать мои бокалы, не говоря уже о том, чтобы определить, кем был разработан дизайн и когда. Один эксперт из музея стекла в Вэксьё предположил, что предметы из моего сервиза могли быть созданы в начале 1930-х годов по эскизам Симона Гате.

В конце концов, мне удалось распознать свой сервиз на фотографии размером с почтовую марку в каталоге товаров фирмы за 1933 год. Действительно, дизайн разработал именно Гате. Я также раскопала служебное досье Й. Х. Даниуса, согласно которому дедушка оставил свою должность на фабрике «Оррефорс» в том же 1933 году, 1 апреля. Возможно, этот суперсовременный сервиз, созданный в стиле функционализма, был своего рода