Книга Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920 - Павел Геннадьевич Рогозный

мнение историка Л.Г. Протасова о том, что антисемитизм, казалось бы, совершенно невозможный ни для большевиков, ни для меньшевиков и эсеров, становится постепенно болезненной проблемой и для левых партий: «Он проникал в их ряды с многочисленными мартовскими эсерами или октябрьскими большевиками». Переводя на популярный язык мнение историка, следует отметить, что антисемитизм в левые революционные партии был принесен членами, вступившими в них после Февральской и Октябрьской революций.

Еще ранее, в июле 1918 г., видимо, под воздействием еврейских погромов на Украине, был принят знаменитый Декрет об антисемитизме. В нем говорилось, что «еврейский буржуа нам враг не как еврей, а как буржуа. Еврейский рабочий нам брат». Декрет ставил людей, ведущих погромную агитацию, как и самих погромщиков, «вне закона». Такая архаичная формулировка тогда могла означать просто расстрел без всякого суда. То, что это было именно так, популярно в 1931 г. объяснил Сталин. «В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм как явление глубоко враждебное советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью», — заявил Сталин.

А жертвами декрета в 1918 г. становились и священнослужители, так как под размытые формулировки декрета можно было подвести кого угодно. В Центральной России больших еврейских погромов не было, очевидно, что под него попадали в основном жители Украины. Но точечные акции происходили и в России: так, в сентябре 1918 г. в Валдае был расстрелян известный журналист Михаил Меньшиков, попавший под действие данного декрета.

Декрет об антисемитизме не имел мировых аналогов, и его жертвами стали тысячи ни в чем не повинных людей, так же как тысячи стали жертвами безумного антисемитизма, охватившего бывшую Российскую империю. Очень часто в антисемитской пропаганде обвиняли духовных лиц. Очевидно, что при вынесении решения о расстреле положения данного декрета не применялись, как в случае с Меньшиковым, дабы не разжигать межнациональную рознь. Хотя в прессе сообщалось, что Меньшиков расстрелян как контрреволюционер, самому Меньшикову местные чекисты заявили, как он писал в предсмертном письме своей жене, что «я обвиняюсь в погромных статьях против евреев».

Большой резонанс имело дело об «антисемитской агитации» в соборе Василия Блаженного. 26 октября 1919 г. в собор на Красной площади зашли ротный и взводный командиры советских пулеметных курсов Антонов и Баскаков с просьбой показать им «достопримечательности собора». Так называемую экскурсию по памятнику архитектуры им проводила сторож собора Мошкова. На нижнем этаже собора она указала красным командирам на ящик-усыпальницу с изображениями «религиозного характера». Здесь, заявила она, находятся мощи отрока Гавриила, «которого евреи зарезали. Ведь им нужна русская кровь... Они ее пьют. Наши все священники это знают и нам сказывали». На следующий день собор посетила член партии «выпускница» Петроградского университета Ольга Климент, ей тоже показали гробницу с комментариями: «Отрок Гавриил замучен жидами». По факту антисемитской пропаганды было заведено дело и проведена медицинская экспертиза мощей.

Выяснилось, что мощи привезены из Польши четыре года назад настоятелем собора протоиереем Иоанном Восторговым, который постоянно служил возле них молебны, когда же при правительстве Керенского протоиерея вызывали для объяснений «тогдашние правители» Москвы кадет Кишкин и адвокат Малянтович и «убеждали не произносить погромных речей, но не имели мужества пресечь деятельность Восторгова более реальными мерами воздействия». Большевики эту деятельность «пресекли» в 1918 г.: Восторгова просто расстреляли, но мощи остались. Настоятель собора И. Ковалевский, хранитель собора протоиерей Кузнецов, церковные сторожа супруги Мошковы и церковный староста купец Щербаков были преданы суду по обвинению в контрреволюции и антисемитской агитации.

Суду придали самый высокий уровень — обвинителем выступил сам Петр Красиков, экспертом — бывший чиновник Синода Шпицберг. На судебном заседании священники отрицали обвинения в антисемитизме. Они заявляли, что для них нет ни иудея, ни эллина и в привозе мощей в собор виноват расстрелянный Восторгов, а дьякон собора Белоусов заявил, что ему сам Восторгов рассказывал, что «мощи канонизированы римским папою и при унии римский папа потребовал, чтобы эти мощи были воссоединены». При этом сам дьякон заявлял: «Я к евреям отношусь хорошо: как заболею, так сейчас же обращусь к докторам-евреям - считаю русских докторов много хуже».

Выяснились интересные вещи; оказалось, что «умученный жидами» отрок Гавриил Православной Церковью никогда не канонизировался и, как говорил Шпицберг, «польские помещики, кзендзы, униатские попы и наше православное духовенство использовали в своих интересах историю Гавриила, якобы убитого в 1690 году». Кажется, здесь Штейнберг был прав: отрок Гавриил действительно никогда не был канонизирован Синодом, а относился к «почитаемым усопшим», к местночтимым святым.

«Дело о канонизации Гавриила никогда не восходило до Синода, а посему с канонической точки зрения никаким святым он не состоит. Это не отрицают такие канонические авторитеты, как московский митрополит Филарет и профессор Голубинский». Сравнил Шпицберг историю отрока Гавриила и со знаменитым делом Бейлиса. Закончил свою речь эксперт патетически, заявив, что главный смысл дела Гавриила - «это путь отвода гнева голодных и затемненных масс в сторону наименьшего сопротивления и ненависти к еврейскому племени, сыны которого якобы распяли Иисуса Христа...»

Спустя десятилетия речь Шпицберга наверняка характеризовали бы как «антимарксистсий бред» - тут и рассуждения о «нашем духовенстве», и ссылки на каноническое право и канонических авторитетов. Неясным оставался вопрос, по каким причинам нельзя служить молебны Гавриилу: по причине его неканонизации Церковью, что вполне логично с точки зрения церковного права, или по причине того, что после «проповедей попов начинается антисемитская агитация», что ввполне логично с точки зрения советского законодательства. Шпицберг вполне талантливо соединил эти мотивы.

Государственный обвинитель Красиков заявил, что «факт самой неприкрытой, самой дерзкой, человеконенавистнической агитации в центре революционной Москвы полностью доказан». Главным виновником Красиков считал уже расстрелянного протоиерея Восторгова, который и был «организатором этой братоубийственной травли. Он приютил в стенах любопытнейшего памятника русского зодчества позорный ящик, служивший ранее в Западном крае в руках тамошних черносотенцев грубым орудием их классовой политики. Любоваться храмом-памятником приходят люди со всех концов России, его осматривают учащиеся, приезжие крестьяне, рабочие, красноармейцы. Нельзя удачнее выбрать место для злодейских замыслов восторговской клики».

Несмотря на такие тяжкие обвинения, суд был достаточно милостив по тогдашним меркам. Дело получило резонанс и освещалось в советской прессе, и, конечно, расстреливать неграмотных сторожей собора вряд ли было целесообразно при и без того обострившихся национальных взаимоотношениях в бывшей Российской империи. Все фигуранты получили условные сроки, хоть и обвинялись по расстрельной статье «антисемитская пропаганда».

Ящик с мощами Гавриила было предписано сдать в судебное учреждение «как вещественное по преступлению доказательство». В заключении судебного решения следует замечательный пассаж: «Употребление тропаря и кондака в честь отрока Гавриила, как определенно человеконенавистнического