Книга Трудно быть ангелом - Анна Шехова

– Я поняла, что больше не люблю Костю, когда ощутила, что чувствую себя с ним несвободной.

Он зря пришел… Они сидели на кухне всю ночь, но Инке уже все было ясно.

– Счастье – странная штука. Иногда ты видишь, что оно совсем рядом – стоит сделать один шаг. Но этот шаг нужно сделать над пропастью, куда с великой вероятностью рухнет вся твоя поклажа. Мне было жаль Костю. Но я видела перед собой сейчас лишь человека, который крадет мою свободу и мою радость. Он пригрелся у меня в доме, напитался моим теплом, и теперь ему не хотелось терять этот солнечный угол. Он говорил, что любит меня по-прежнему, но я больше не верила ему. Я видела, как нервно дергаются его полные губы, когда он говорит о любви. Губы любящего двигаются не так: не торопливо и смущенно выплевывая слова, как шелуху, словно стесняясь. Слова слетают с них невесомо, каждый звук четок и напоен светом – ибо что приятнее языку, чем слова о любви? Но Костя смущался и торопился. И мне хотелось, чтобы он поскорее ушел.

В какой-то момент, осознав, что я не слышу его, он так резко вскочил, что чуть не опрокинул стол. Затем он забрался на подоконник и – раньше, чем я осознала что-либо, – распахнул окно.

– Если ты прогонишь меня – я выпрыгну! – заявил он с яростью проигравшего.

Костя был ужасно некрасивым в этот момент: потный, рыжий, жалкий.

От страха у меня закружилась голова. Я подумала, что он действительно прыгнет, хотела протянуть руки, обхватить его колени, прижаться к ним лицом, виниться, умолять о прощении, исходить слезами и просьбами.

Но вместо этого оттолкнула стул и через секунду оказалась на том же подоконнике.

– Нам предстоит сложная дискуссия, – заявила я ошалевшему Косте. – У нас дилемма. Ты собираешься выпрыгнуть, если я тебя выгоню. А я собираюсь самоубиться, если ты останешься здесь еще хотя бы полчаса. Что будем делать?

Он смотрел на меня, как смотрят воинствующие ханжи на размалеванных девиц, хихикающих во время мессы. Ему не верилось, что я – неуверенная в себе, паникующая Инопланетянка – играю ва-банк, предъявляю ему ультиматум.

Когда он ушел, я почувствовала, что словно окунулась в бассейн с чистой свежей водой – чуть прохладной, так что с непривычки по коже бегут мурашки. Может, это и есть свобода, Ангел?

В одну из июльских ночей, когда дядя Слава убыл в командировку, мы с Инкой вытянули Анечку на концерт классической музыки в Останкине. То есть концерт был вечером, а потом мы все вместе пошла в СПА-салон, куда до этого не ступала нога Ангела. Претерпев все райские муки на массажных столах, погревшись в сауне и искупавшись в бассейне, мы выпили по чашке травяного чай в фитнес-баре. Часов в одиннадцать, поужинав в полупустом ресторанчике, отправились бродить по Москве.

Свобода приливала к лицу Анечки здоровым румянцем. Мы, как наседки, высиживавшие яйцо, все ждали – ну, ну, когда? Когда дядя Слава разродится предложением? И после того, как Анечка сообщила, что осенью они едут в Африку, Инка не удержалась:

– В свадебное путешествие?

– Нет, просто на сафари.

– А когда же свадьба? – разочарованно протянула Инка.

– Не знаю. – Анечка пожала плечами. – Неважно.

– Как неважно? Ты же сама полгода назад изводилась от того, что роман – романом, а в «нашем» пресловутом возрасте женщина должна думать уже о «серьезных долгосрочных отношениях» с отцом своих детей.

– Так то было полгода назад, – протянула Анечка. – Вы еще мои слова двухлетней давности процитируйте, когда я уверяла, что никогда не уйду от Вадима.

– А что изменилось?

– Мне неважно, поженимся мы или нет. Мне даже неважно – тот ли это мужчина, с которым я проведу остаток жизни.

В этот момент мне стало ясно, что мир действительно порой меняется. И иногда – даже в лучшую сторону. Во всяком случае, Анечка сейчас выглядела не просто счастливой – оттенок счастье женскому лицу иногда придает и бокал шампанского. А я вообще выгляжу счастливой куда чаще, чем себя так чувствую, просто в силу ангельских особенностей. Поэтому я не слишком верю перманентным улыбкам и крикам о своем счастье на весь Интернет. Счастье – оно тихое, как и уверенность в себе. Когда люди много и часто говорят о своем счастье, в мой ангельский ум закрадывается крамольная мысль – а не пытаются ли они самих себя убедить в своем счастье: в том, что ты, дрянь неблагодарная, должна быть счастлива при таких-то бонусах, мужчинах и бриллиантовых сережках – посмотри, и другие так считают.

Анечка и вправду выглядела счастливой. Но при этом в ней появилась та уверенность в собственном благополучии, которая присуща только детям и влюбленным в часы свиданий. Для них нет никаких поводов сомневаться в том, что завтрашний день будет лучше, чем сегодняшний. И даже если их ум смущен какими-то нелепыми обстоятельствами вроде незаслуженной обиды, или незадавшейся игры, или несостоявшейся встречи, они знают, что это не более чем рябь на воде. Досадные помехи, не имеющие значения. А завтрашний день придет незамутненным и свежим, и рябь уляжется, а по воде снова побегут солнечные зайчики. У любимой закончится ПМС, и она снова будет улыбаться в ответ на наши шутки.

А главный признак такой уверенности – глаза, которые смотрят на мир в ожидании чуда.

Глаза Анечки смотрели сейчас именно так.

Ее фотографическая карьера пошла в гору, как тесто на хороших дрожжах, поставленное на теплый пол. После того как она выложила свое портфолио в корпоративную рассылку, заказы шли регулярно. Съемка приносила ей доход, уже вполне сопоставимый с официальной зарплатой. И, главное, Анечка не сомневалась, что это – только начало. Пожалуй, именно это чувство начала – первого шага по направлению к горизонту – было общей чертой нашего июля. А еще – потеря возраста.

В какой-то момент среди наших блужданий Инка спросила:

– Девочки, а на сколько вы сейчас себя чувствуете?

Я задумалась над вопросом с честностью Ангела, Анечка – с дотошностью юриста.

– Не могу сказать, – первой ответила она, тряхнув гривой распущенных волос. – Никак не могу. Я не знаю. Не чувствую себя на какой-то определенный возраст.

– Аналогично. – Я кивнула. – Пытаюсь определить и не чувствую. И вообще не понимаю, что это значит – чувствовать себя на восемнадцать или на тридцать? Какая разница между этими ощущениями? Как себя должна чувствовать женщина в двадцать семь лет? А в двадцать девять – что, уже по-другому?

– Ну, в восемнадцать лет многим людям кажется, что у них вся жизнь впереди и куча возможностей. В тридцать это чувствуют гораздо меньше людей: в этом возрасте, скорее, принято сожалеть об упущенных возможностях. А в сорок – перспектива впереди еще уже, а груз ошибок – еще тяжелее.

Мы задумались.

– Да, у меня было что-то похожее, – призналась Анечка. – Когда я впервые начала думать о разводе, я очень хорошо ощущала себя «женщиной за тридцать». А сейчас мне иногда кажется, что я только-только закончила институт.