Книга Ведьма в Царьграде - Симона Вилар

— Но ты не совсем человек, Малфрида. Обычные люди этого не могут.

— Но ведь ты мог! Ты был могучим чародеем и отказался от этого, чтобы… чтобы сидеть тут! В темноте и над книгами! А жизнь проходит мимо.

— Жизнь… — Никлот вздохнул. — Да знаешь ли ты, женщина, что только тут я наконец-то и начал жить!

Теперь Никлот бурно задышал, голос его повысился. Малфриде было странно видеть таким взволнованным ранее всегда спокойного, будто отстраненного от всех в своем мудром величии волхва. А он вдруг стал рассказывать, как некогда, даже зная, что ожидает древлянское племя — его племя! — не сделал ничего, чтобы попытаться помочь своим. Не хотел, не стремился. Некая равнодушная лень владела им, он знал, что многие погибнут, что темнота воцарится в его земле, что кровью великой заплатят древляне за своевольство, — но его это не волновало. Так же безучастно отнесся он к тому, что иной волхв, звавшийся Маланичем, набирает мощь, опираясь при этом на темные, враждебные миру людей силы. Да, Никлот это видел, но ничего не сделал, чтобы помешать подавшемуся к темным волхву. Ибо все тогда казалось ему мелким, суетой, не стоящей внимания. Не спокойнее ли существовать просто так, забыв обо всем?.. И надо прочувствовать, чтобы понять, насколько сладко подобное бездействие.

Малфрида вдруг вспомнила Жерь. Опять возникло гадливое ощущение, как и тогда, когда находилась рядом с ней.

— Никлот, ты знаешь про Жерь?

Он кивнул. Его глаза белесо светились под капюшоном. Он по-прежнему внушал некое почтение своей древностью и величием.

Малфрида сказала:

— Но ведь до того, чтобы стать таким, как Жерь, тебе было далеко.

— Да. Жерь — самое древнее существо, полное вырождение. Вечная жизнь убивает в живущем все человеческое, превращает его в нелюдь. И я бы пришел к чему-то такому. Можно сказать, я был уже почти таким… Если бы не нашел в себе сил уйти.

Он вдруг оживился, стал рассказывать, как вышел однажды на тропу, побрел по ней, никого не упредив, куда направляется. Просто шел, заставляя себя двигаться вперед. Лишь на миг он остановился, навеяв чары, чтобы его не могли разыскать. Почему? Он ведь знал, что его будет угнетать чужое вмешательство, вот и не хотел, чтобы просили о возвращении, чего-то требовали, хотел лишь, чтобы оставили в покое. Ушел в темную ночь и метель. Колдовская сила грела его, а человеческие силы от движения по снегу против ударов ветра стали постепенно таять. Но он продолжал идти, ибо понимал, что если расслабится, то окружит себя привычным магическим кольцом, схоронится в нем, чтобы не погибнуть. Ибо погибать вечно живущий Никлот не собирался. Тот, кто так долго живет, страшится уйти за кромку. К тому же волхв двигался по пути, где, как он знал, имеются источники живой и мертвой воды. Думал воспользоваться ими, когда иссякнут силы, да и набрать в дорогу чудотворной водицы тоже собирался. А вот куда он тогда направлялся — не ведал. Просто надо было на что-то решиться… Заставить себя решиться.

Никлот сказал, что был миг, когда он пожалел, что поступает так неразумно. И был великий искус вернуться, обрести прежний покой. Но именно тогда он и вышел к древнему алтарю, какие люди порой устраивают на перекрестках, чтобы можно было принести требу богам, не прибегая к услугам волхвов, не платя служителям. Ведь волхвам, как и божествам, нужна плата за волхование. А придорожные алтари люди придумали, чтобы приносить жертву в надежде, что боги и так ее примут. И вот у такой каменной плиты придорожного алтаря Никлот увидел сжавшегося от холода отрока. Тот лежал, прислонившись к камню, ноги и руки его были оплетены ремнями, сам уже спал, занесенный снегом. Но Никлот разбудил его. Развязал и велел идти за собой. Он чарами прибавил ему сил, приказал не отставать. Нет, он не пожалел жертвенного мальчика, просто решил, что будет неплохо иметь при себе в пути прислужника. Но, как оказалось, этот отрок и стал причиной, почему Никлот не вернулся. Ведь паренек шел, повинуясь его силе, но плохо шел — терял сознание, горел весь, задыхался. Никлот еще тогда понял, что хворого паренька родовичи отдали в жертву темной Морене, дабы ее недобрая сила пощадила остальных в роду. Люди всегда стараются отдать богам что похуже, надеясь, что те не поймут их маленькой хитрости. Ведь когда волхвы жертву выбирают, то лучших стараются взять. А тут — отдали слабосильного в жертву и со вдохом облегчения уселись греться у рдеющей теплом каменки.

Но мальчик спасение от волхва принял с благодарностью. Если кудесник его выбрал — значит, воля рода была ошибочной и самому ему не стоит покорно губить себя для спасения родни. Особенно он в этом уверился, когда Никлот привел его в лесную заимку, лечил, пока парень не поправился. И он пошел за ним, служил верно, никогда не предавал. Когда же Никлот примкнул к христианам, счел за благо последовать его примеру.

— Это он привел тебя сюда, — закончил свой рассказ Никлот. — Исаиа, келейник мой. Имя свое он принял при крещении, а как раньше его звали, уже и не припомню. Стар становлюсь. — Волхв добродушно и как-то светло улыбнулся.

Малфрида размышляла какое-то время. Выходит, Никлот решил отказаться от волховства, чтобы не превратиться в нелюдь. Он стал христианином, отказался от чар, приобретя за этот отказ обычную человеческую жизнь. Получается, что это своего рода сделка. Она могла его понять. Но когда сказала бывшему волхву о своих выводах, он только посмеялся.

— Да, наверное, ты воспринимаешь это именно так. Но Господь читает в наших душах, и Он знает, что принять крещение для меня было не только спасением от превращения в будущем в страшную нечисть. Дело в том, что я уверовал. Я ведь сказал, что для меня это стало истиной. Великой истиной.

Волхв поведал о своем прибытии в христианский Корсунь, куда он пришел как обычный врачеватель. Живя среди смертных, он должен был как-то питаться, зарабатывать на хлеб. Вот он и стал лечить людей, используя свои многолетние познания в травах, вправлял суставы, заговаривал кровь. Жители Корсуня считали, что он просто слепой знахарь, относились к нему терпимо, но их волновало, что он не посещает храмы. Для христиан это очень важно, и Никлот однажды решился войти в одну из их церквей.

Малфрида напряглась. Думала, Никлот поведает, как и его ломало, кружило в забытьи… Ничего подобного. Никлот не единожды побывал в церквях чуждых ему иноверцев и в итоге проникся их верой. Он опять повторил: когда столько людей верит — это великая сила. Вера вообще сила — если она искренняя.

Они еще долго разговаривали. Малфрида поначалу сдерживала свою неприязнь и неверие, чтобы не оскорбить учителя, не прервать его рассказ. Потом просто заслушалась и узнала, как постепенно Никлот проникся верой христиан, даже сам крестился, приняв новое имя — Евсевий. Да, колдовать, как раньше, он уже не мог, не мог наслаждаться присущей ему когда-то силой. Более того, Никлот узнал, каково это, когда от непогоды ноют его старческие суставы, как быстро он утомляется, как ухудшается зрение. Но наряду с этим он вновь начал чувствовать радость и огорчение, стал смеяться, получать удовольствие от вкуса хлеба или удовлетворение, когда его подопечные хворые исцелялись.