Книга Будут неприятности - Галина Щербакова

Хотела что-то сказать худая, рот даже открыла, и, конечно, для противоречия, но почему-то остановилась.

Лицо у Клавдии Ивановны выражало такую печаль и мольбу, что худая вздохнула и сказала:

– Не надо так не надо… Но ты, дура, – закричала она на Олю, – не выдрючивайся! Взяли – играй! Вдруг это твое дело? Артисткой же, не маляром!

Иван Иванович ждал Олю возле школы. Она увидела его и решила обойти. Нырнула в дырку в заборе, вынырнула, а он стоит возле дырки и смеется.

– Понимаешь, какая штука, – сказал он. – По дыркам в заборе я специалист. Так от меня не уйти.

– А как? – спросила Оля.

– Не тот вопрос. Зачем, спросил бы я… И ответил бы – незачем.

Главный прижал Олю к себе и сказал:

– Пожалуйста! Умоляю! Говори по тексту!

Оля в павильоне. Собака лежит на подстилке. Актриса, играющая бабушку, сидит в кресле. Рядом с ней вальяжный пожилой господин. Гример его пудрит. Оля с неприязнью смотрит на это.

Подошла к собаке, села на корточки, гладит ее.

– Лэди! Лэди! – Собака лизнула ей пальцы.

Собачник, стоящий в стороне, в полном восторге.

– Воспитанная псина! Я ее сразу выбрал. – Оля посмотрела на него с ненавистью, а он ей улыбался, как родной, просто весь светился. – И чистотка! Никаких у нее сил, а блюдет себя.

Репетируется сцена.

Актрисе-бабушке закапывают что-то в глаза, чтобы потоком шли слезы. Рядом с ней вальяжный господин.

– Гнусавьте! – говорит Главный. – Вы несколько дней с больной собакой и уже дошли. Вам не дышится, вам не смотрится… Жить, одним словом, не хочется… Ну, давайте… В темпе.

– Моя дорогая! – это уже по роли говорит вальяжный. – Так же нельзя! Береги себя. Нет проблемы – человек или собака.

– Нет проблемы! – очень похоже передразнивает его Оля.

– Она должна это говорить? – растерянно спрашивает вальяжный у Главного, который, обхватив голову руками, рухнул в кресло.

– Опять и снова! – говорит он. – Ну что у вас в тексте?

– Бабуля, милая! – бубнит Оля. – Олег Николаевич прав. Езжай к себе. Я останусь с ней. Ты не бойся. Буду звонить тебе утром и вечером… Ну что я, маленькая?

– Вот сколько у тебя замечательных человеческих слов… – шумит Главный. – Ты остаешься с больной собакой. Ты отпускаешь больную бабушку. Ты – хорошая. Поняла? Хорошая!

– Но я же знаю. Что она задумала… Я ведь слышала телефонный разговор с ветлечебницей. Такая подлость, а я ей «милая»? Какая же я хорошая?.. Они все подлые…

– Но ты же видишь, что собака больная? Видишь?

– Ну и что? – говорит Оля. – Если больной, так уже никому не нужен? Она ж, смотрите, все понимает. – И будто в доказательство Лэди тихонько тявкнула.

– Она права, – говорит Актриса-бабушка. – Я должна ее обмануть, чтобы усыпить собаку… А так получается, что она, хоть и маленькая, а уже дерьмо в проруби… И потом… Она права… У меня любовник. Это нигде не сказано, но так играется. В пятнадцать лет это должно казаться страшным грехом… Ей это должно быть просто противно. А если этого нет, то – мрак. Так, дите, или нет?

Оля как съежилась от слова «любовник», так и стоит.

– Она играет девочку, – стонет Главный, – которая все понимает… Девочка двадцатого века! Вот она кто! Конец двадцатого! Сексуальная революция уже была.

– Фу! – сказала Актриса. – У тебя, дружок, язык.

– Хорошо, – сказала Оля. – Я поняла.

Играется сцена.

– Бабуля, милая!

Откуда что в ней взялось? Оля шла к «бабушке», переступив через собаку. При словах «Олег Николаевич прав» она заговорщицки-дружески коснулась его, а «езжай к себе» она говорила уже чуть не на коленях перед «бабушкой».

И мы видим гаденькую, хитрую девчонку, которая уговаривает бабушку уехать, потому что так ей почему-то выгодней, удобней, а и собака, и астма – просто предлог.

Все потрясены. Точно произнесенный текст и точно найденный характер, который, оказывается, разрушает весь задуманный благостный фильм.

Иван Иванович беззвучно смеется в стороне.

– Все правильно, – сказала Актриса-бабушка. – Такой и должна быть эта девчонка. У этих, нынешних, стайеров-спринтеров дети – переступающие через все!

– Она должна быть хорошей по логике сценария, – кричит Главный. – Ведь она в конце концов совершает почти подвиг…

– Никакого подвига! – сказала Оля. – Я попробовала это сделать… Когда на тебя едет машина, ты инстинктивно отступаешь и прикрываешь своим телом того, кто позади тебя…

– Как пробовала? – растерялся Главный. – Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что никакого подвига не было… Это она так представила, что кого-то там прикрыла… Моя Оля всегда знает, чего хочет… Она подлая… Подлая… Подлая…

– Перерыв! – объявил Главный.

В монтажном зале идет просмотр материала.

– Не знаю, не знаю, – говорит Сценарист, когда зажигается свет. – Вы знаете мое кредо. Хороший человек. Во всем его многообразии. Я не ищу плохих… Я просто не люблю плохих… – Сценарист, пожилой, импозантный мужчина, расстроен и обижен. – О чем сценарий? О любящей семье. О разлуке. О печали. Девочка же… Ну, не знаю… Она же несимпатичная! – Он уже кричит фальцетом. – Она, я слышал, детдомовка. От этого все и идет… Резкость… Графика… Крайность… И уже нет хороших людей, все с хитростью, все с расчетом…

– Срывание всех и всяческих масок, – тихо сказал Иван Иванович.

– Что вы сказали? – переспросил Сценарист.

– Это не я, – ответил Иван Иванович. – Это Ленин.

– Ну, знаете, – возмутился Сценарист. – Давайте без политики.

Он тут же засобирался уходить. Его сбил с толку Иван Иванович, а сбитый с толку, он не умел находить слова.

– Не знаю, не знаю, – бормотал он. – Получается злой фильм, а сценарий был добрый, светлый… Так же нельзя… Я буду настаивать, я пойду выше.

Главный же был доволен. Он даже подмигнул Ивану Ивановичу.

– Поломала она нам сценарий, а? Волюнтаристка!

– Вы его недооцениваете… Он такую бучу поднимет!

– А пусть! А пусть! А пусть! – Главный даже руки потирал. – Тогда мы устроим конкурс! Ха-ха-ха!

Людмила Семеновна и Клавдия Ивановна прохаживаются возле витой ограды. Старая усадьба вся светится под заходящим солнцем. И не дашь ей двухсот лет, так она светла и хороша.

– Лучше б я не приезжала, – сказала Людмила Семеновна. – Я уже забыла, как от этого щемит сердце… А с другой стороны? Что хорошего в том, что щемит? От «щемит» – гипертония…

Посмотрела на «наступающий» многоэтажный дом.