Книга Валентин Понтифик - Роберт Силверберг

Ях-тах, ях-тах, ях-тах вуум.

Улица Дизимоля неожиданно оказалась занята какой-то процессией! Народ валил ей навстречу по девять или десять, как поток бездушных машин, руки у всех одинаковыми движениями раскачивались вверх-вниз, вправо-влево, вправо-влево, а из глоток в навязчивом ударном ритме вырывалось это самое, с позволения сказать, пение. Эти промаршируют прямо по ней, растопчут и не заметят. Она быстро свернула в переулок и увидела в его дальнем конце толпу мужчин и женщин с зелено-золотыми повязками, наперебой восхвалявших нового лорда Стиамота.

Обложили! Нынче вечером вокруг нее собрались чуть ли не все безумцы города.

Оглядевшись в отчаянии по сторонам, Миллилейн заметила на левой стороне переулка немного приоткрытую дверь и поспешно нырнула туда. Она очутилась в темном коридоре, из дальнего конца которого доносились негромкое пение и резкий запах незнакомого благовония. Какое-то святилище. Может быть, один из новых культов. Но, по крайней мере, здесь вряд ли причинят ей вред. Можно будет переждать, пока все безумные толпы, собравшиеся снаружи, не перекочуют в другую часть города.

Она осторожно прокралась по коридору и заглянула в комнату в дальнем конце. Тьма. Густой аромат. С одной стороны возвышение, по бокам которого стоит что-то вроде двух маленьких высушенных морских драконов. Между ними стоит мрачный, безмолвный лиимен, три глаза которого горят, как тлеющие угли. Миллилейн показалось, что она узнала того самого уличного торговца, который когда-то продал ей порцию сосисок за пять крон. А может быть, и не тот. В конце концов, отличить одного лиимена от другого очень трудно.

К ней придвинулась фигура в балахоне с капюшоном – судя по запаху, гэйрог.

– Ты успела как раз к причастию, сестра, – прошептал он. – Добро пожаловать, и да пребудет над тобою благословение водяных королей.

– Водяных королей?

Гэйрог деликатно взял ее под локоть и так же деликатно ввел в комнату, присоединив к множеству коленопреклоненных, бормочущих что-то прихожан. Она опустилась на свободное место в заднем ряду. Никто не смотрел на нее, никто не смотрел на своих соседей, все взгляды были устремлены на лиимена, стоявшего между двумя высушенными морскими дракончиками. Миллилейн тоже смотрела на него. Она просто не решалась смотреть по сторонам, так как боялась, что узнает кого-нибудь из своих знакомых.

– Примите… пейте… приобщайтесь… – приказывал лиимен.

Собравшиеся передавали друг другу кубки. Миллилейн краем глаза разглядела, что каждый сразу подносил сосуд к губам и делал большой глоток, так что кубки то и дело доливали. Ближайшая посудина находилась в данный момент за три-четыре ряда коленопреклоненных верующих от нее.

– Мы пьем, – вещал лиимен. – Мы приобщаемся. Мы воспаряем и объемлем водяного короля.

Ах да, вспомнила Миллилейн, водяными королями лиимены называют морских драконов. Ведь давно уже говорили, что они поклоняются морским драконам. Что ж, думала она, может быть, в этом что-то есть. Все остальное провалилось, значит, нужно препоручить мир морским драконам. Кубок между тем находился уже в двух рядах от нее, но двигался медленно.

– Мы приходили к водяным королям, и охотились на них, и извлекали их из воды, – вещал лиимен. – Мы ели их плоть и пили их молоко. Сие было их даром для нас, их великим жертвоприношением, ибо они боги, а богам подобает и приличествует давать свою плоть и свое молоко малым сущим, дабы те насыщались и сами становились подобны богам. И ныне приходит время водяных королей. Примите. Пейте. Приобщайтесь.

Кубок дошел до ряда, в котором находилась Миллилейн.

– Они суть великие нашего мира, – продолжал лиимен. – Они господа. Они монархи. Они истинная Власть, и мы пребываем в их власти. Мы и все прочие обитатели Маджипура. Примите. Пейте. Приобщайтесь.

Из кубка уже пила женщина, стоявшая слева от Миллилейн. А ее вдруг охватило нетерпение – она так проголодалась, ее так мучила жажда! – что она с трудом сдерживалась, чтобы не вырвать кубок у соседки, пока в нем что-то еще остается. Но она вытерпела, и наконец-то чаша оказалась в ее руках. Она заглянула туда – темное, густое, блестящее вино. Странное на вид. Она нерешительно пригубила. Вино оказалось сладким, и пряным, и плотным, и в первый миг она подумала, что ей никогда не доводилось пробовать подобного вина, но тут же ощутила в нем что-то знакомое. Сделала еще глоток.

– Примите. Пейте. Приобщайтесь.

Ну, конечно же, то самое вино, которым пользуются толкователи снов, чтобы слиться с сознанием клиента и истолковать тревожащее его сновидение! Да, сонное вино! За всю свою жизнь Миллилейн обращалась к толкователям снов всего пять-шесть раз, очень давно, и все же нельзя было не узнать специфический вкус напитка. Но ведь такое невозможно! Использовать сонное вино, даже держать его у себя, разрешается лишь толкователям снов. Это сильный наркотик. Все прочие употребляют его только под надзором толкователей. Но в этой тайной часовне, судя по всему, имелись неограниченные его запасы, и прихожане хлебали его, как пиво…

– Примите. Пейте. Приобщайтесь.

Она поняла, что задерживает движение кубка. Повернулась к соседу справа с виноватой улыбкой, изготовилась пробормотать извинение, но он тупо смотрел вперед, не обращая на нее ни малейшего внимания. Тогда она пожала плечами, вновь поднесла чашу к губам и сделала большой глоток, потом еще и лишь после этого не глядя сунула посудину дальше.

И почти сразу же почувствовала действие вина. Ее качнуло, глаза закрылись, ей пришлось напрячься, чтобы не уронить голову. «Это потому, что я выпила на голодный желудок», – сказала себе она. Опустившись на пятки, расслабив спину, она принялась подпевать собравшимся, негромко выводившим бессмысленные повторяющиеся звуки: оо-вах-мах-оо-вах-мах, – столь же абсурдные, как и те крики, которые она слышала на улице, но здесь звучал более ласковый, нежный, хриплый, тоскующий плач: оо-вах-мах-оо-вах-мах. И когда она начала причитать вместе со всеми, ей показалось, что она слышит дальнюю музыку, диковинную, вроде как неземную, звуки множества колоколов, доносящиеся из неведомого далека, выводящего мелодии, каждая из которых, прежде чем удавалось ее уловить, сменялась другой, а та – следующей. Оо-вах-мах-оо-вах-мах, пела она, а в ответ ей доносилась песнь колоколов, а потом она ощутила присутствие чего-то громадного рядом, возможно даже в этой самой комнате – чего-то колоссального, крылатого, древнего, наделенного немыслимой разумностью, превосходящей ее мыслительные способности настолько же, насколько ее разум превосходил разум певчей птички. Это нечто снова и снова обращалось по огромным неторопливым орбитам, и при каждом обращении оно разворачивало свои гигантские крылья и расправляло их до концов света. А когда они снова складывались, то задевали врата разума Миллилейн – это была лишь щекотка, лишь легчайшее прикосновение, взмах пера, и все же она чувствовала, с каждым касанием преобразовывается, поднимается над собой, становится частью некоего организма из множества умов: невообразимого, богоподобного. «Примите. Пейте. Приобщайтесь». С каждым прикосновением этих крыльев она приобщалась все глубже. Оо-вах-мах-оо-вах-мах. Она утратила себя. Миллилейн больше не было. Был только водяной король, звучащий звоном колоколов, и составленный из множества умов ум, частью которого стала бывшая Миллилейн. Оо. Вах. Мах. Оо. Вах. Мах.