Книга Танец с зеркалом - Эльдар Сафин

– Решетка.

Одно из трех оставленных мне код-слов. И в ту же секунду поле обзора сузилось. Перед глазами образовался счетчик, с этого дня и в течение тринадцати лет установленный отмерять перемещения (не более одного межпланетного раз в пять лет), развлечения (бар, казино, кинотеатр, зоопарк – одно на выбор не более раза в год. Причем тут зоопарк?!) Секс – не более четырех раз в месяц до тридцати лет (да они издеваются?) И не более двух раз в месяц до сорока лет (точно издеваются. Сволочи). Была еще всякая ерунда типа телефонных разговоров и скайпа (не более раза в неделю), курения (запрещено). Уис. И что я должен делать? Помирать от абстиненции?) И приема алкоголя (не более пятидесяти грамм в неделю). Пятьдесят грамм чего, простите? Одно дело – виски, другое – слабенькое имбирное пиво. Все равно, что ли? Во дают… Еще я знал, что при условии примерного поведения в течение более чем половины срока, имею права на пересмотр дела. Правда ничего, кроме мелких деталей, изменить все равно не смогу.

– Осужденный, можете покинуть зал суда.

Я вышел, слегка шатаясь. Неудобно, знаете ли, когда перед глазами у вас что-то тикает, обзору никакого, а чтобы посмотреть направо или налево, надо полностью повернуть голову, как будто ты в капюшоне. Привыкну, наверное. Человек привыкает ко всему.

* * *

0

– Дим, твой ход. Дима!

Я задумался. А ведь Маринка уже походила: вот вредина, сделала вилку! Теряю ферзя либо ладью. Но не могу на нее обижаться, она всегда так трогательно смотрит, как будто жалеет меня. А, сам виноват же! Не надо было моргать.

– Ладно, ничья! – засмеялся я и сгреб шахматы.

– Ну-у! Хорошая же партия была! – возмутилась Марина, уперев руки в боки. Люблю, когда она сердится. Такая прикольная!

– Давай я тебе лучше сыграю, – предложил я, укладывая шахматы в коробку.

– Давай!

Марина сразу заулыбалась, заерзала на диване, подхватила непослушную прядь, то и дело выбивавшуюся из-за уха, и вернула на место. И зачем она это делает? Мне нравится, когда волосы падают на лицо. Можно приблизиться и сдунуть.

Я так и сделал.

Марина смутилась и сказала, что не надо. Ну, не надо – так не надо.

Я убрал шахматы и снял с гвоздя гитару. Слуха у меня нет, голоса тем более. Играть умею только то, что разучил по записям: а-моль, с-дур, е-дур. Ну и так далее. Что это значит – понятия не имею. Но Марине нравится мое исполнение.

– Она танцует, как снежинка, краше всех подруг,И, с плеч роняя пелеринку, вернется, сделав круг,Раскрой ладонь – в нее скользнет, прекрасна и горда,Ты только не успей влюбиться в продавщицу льда.

– Странная песня, тебе не кажется? – нахмурилась Марина, когда я оттарабанил два куплета и перестал играть. – Кто такая продавщица льда? Может, королева льда? Снежная королева?

– Не знаю, – беззаботно сказал я, оставляя гитару. – Пацаны пели так. Иди ко мне, Марина…

И она пошла.

«Один-ноль», – улыбнулся я мысленно, сжимая ее в объятьях.

* * *

1

Я прилетел на Цирцею-2 под вечер. Условился с Мариной встретиться утром у метро, выспался в гостинице, а ни свет ни заря вскочил, без всякого будильника. Решетка, она, знаете ли, не дает расслабляться. Режим. Отбой в одиннадцать, подъем в семь. Если на планете сутки другие – она корректирует сама. Но все равно получается либо восьмичасовой сон, либо адаптированный под местный ритм аналог.

Рассвет мне не понравился: некрасивый и даже тревожный. В жизни не видел такого отвратительного рассвета. Небо словно обугленное, а солнце воспаленно-красное. Фу.

Марину у входа на станцию я не дождался, и в школу поехал один. Не хочу терять драгоценное время, его и так мало у меня, а сын соскучился, конечно. Не говоря уже о том, как я по нему! Он у нас единственный, а растет в интернате. Марина работает, ну а я… сами знаете. Уж конечно, ребенка заключенному никто не доверит. Табу. Вот так и пропадает отпрыск знатного рода в богадельне. Никогда себе не прощу.

В школу я прибыл до начала занятий. Вошел в полукруглое здание, поднялся к директору. Тот принял меня вполне радушно – снаружи ведь никак не видно, что я отбываю срок. Эпоха толерантности, господа. Я только было собрался начать разговор, как в кабинет влетела запыхавшаяся Марина – на каблуках, с сумочкой, с прической, при макияже… Для меня, что ли старалась? Ну можно, в принципе. Разок. Или парочку. В этом месяце я еще не пользовал абонемент.

– Оба родителя здесь, прекрасно, – произнес щекастый директор, потирая руки. – Хочу поговорить о вашем мальчике. У него, представьте себе, проблемка…

– Какая? – нахмурилась Марина.

– Что с моим сыном? – как можно холоднее спросил я. Пусть не расслабляются! Тоже мне, воспитатели – «проблемка», ишь ты! Смотреть за ребенком надо лучше.

– Ваш сын, уважаемые граждане, начал применять код-слова.

У меня сразу отлегло от сердца.

– Разве это плохо? – осторожно спросила Марина.

– Это… видите ли, это…

Директор заходил по кабинету, заложив руки за спину.

– Это неплохо, это креативно, и, безусловно, очень современно. Но, видите ли, для мальчика двенадцати лет это опасно.

– Какое слово он произносит? – резко спросил я. Вот же свинья, мнется еще, тянет время.

Директор вздохнул с такой обреченностью, будто не я, а он был вынужден еще год отбывать срок.

– Что-то вроде слова «лед».

* * *

0

Марина позвонила в тот момент, когда я как раз сочинял новое код-слово. Оно должно было быть максимально оригинальным и при этом оптимально полезным. Без первого – не получится, без второго – нет смысла. Я думал над программой уже час, когда ее звонок вспорол тишину, словно консервный нож неподдающуюся банку со сгущенкой.

– Дим, я беременна! У нас будет мальчик! – прокричал в трубку ее счастливый голос.

– Один-один! – произнес слегка обалдевший, но скорее обрадованный я.

Это и стало код-словом. Если б я только знал, какую службу оно мне сослужит!

Мы не стали регистрировать брак, просто зажили вместе. Жили хорошо, душа в душу. Я дарил ей цветы, она пела мне песни. Или наоборот. Я делал все что она попросит, она отвечала благодарностью. Она любила задушевные беседы на философские темы, я – оральный секс. Или все же наоборот? Да какая разница! Мы любили друг друга и ждали появления Игоря. Идиллия была сказочная.

А потом кончились деньги.

Программисты в наше время – это не та профессия, которая престижна и высоко оплачиваема. Программист сейчас каждый второй. А может – каждый первый. Любой семилетний ребенок – и тот программист, в меру своих сил. Работу найти можно (да полно работы), но вот получить за нее что-то приличнее чем «на чай» – надо либо иметь связи, либо не… дюжинный талант. Я был крепкий середнячок и гениальностью не блистал. И вообще увлекался ретро-языками. А что касается связей… Что греха таить: всегда был слишком горд, самонадеян и самовлюблен. Любил при случае поиграть в игру: «Достань плевком до воды в колодце». Так что – прочных уз с кем надо у меня не выходило.