Книга Арена мрака - Марио Пьюзо

Он оделся и вышел из общежития.

Он тихо пробрался в квартиру на Курфюрстеналлее и встал перед дверью в гостиную. Он слышал легкий скрип детской коляски и, войдя, увидел, что фрау Заундерс катает коляску по полу. Она сидела на диване, в левой руке держала книгу, а правой ухватилась за кремовый бортик коляски.

Она сидела величественно и спокойно, с выражением стоического приятия горя. Ребенок спал. На его розовом лобике выделялись голубоватые жилки, и совсем крохотная жилка, точно хрупкий листик на ветке дерева, пульсировала на закрытом веке.

– Ребенок здоров? – спросил Моска.

– Все в порядке, – кивнула фрау Заундерс.

Она отложила книгу, отпустила коляску и сцепила ладони.

– Вы получили мою посылку? – спросил Моска. Неделю назад он послал ей большую коробку продуктов.

Она кивнула. Выглядела она постаревшей. В ее позе и в ее манере говорить Моске почудилось что-то знакомое.

Он спросил, отведя взгляд:

– Вы можете еще оставить у себя ребенка?

Я заплачу любую сумму. – У него опять заболела голова, и ему захотелось спросить, есть ли в доме аспирин.

Фрау Заундерс взяла книгу, но не раскрыла. На ее суровом лице не было ни тени присущего ей иронического добродушия.

– Герр Моска, – сказала она ледяным тоном, – если вы согласитесь, я могу усыновить вашего ребенка. Это решит все проблемы. – Она произнесла эти слова спокойно, но вдруг слезы брызнули у нее из глаз. Она уронила книгу на пол и стала вытирать струящиеся по щекам слезы.

Моска только теперь понял, что же в ее облике показалось ему таким знакомым: она вела себя в точности как его мать, когда он заставлял ее страдать.

Но она не была его матерью, и ее слезы не могли тронуть его до глубины души. И все же он подошел к дивану и взял ее за руку.

– Я что-то не то сделал? – спросил он спокойно, словно и впрямь хотел понять.

Она вытерла слезы и тихо сказала:

– Вам безразличен ребенок, вы ни разу не пришли за все это время. Разве она могла предположить, что вы окажетесь таким? Как ужасно, как это ужасно – ведь она так любила вас обоих! Она всегда повторяла, какой вы хороший! И когда падала, она протянула руки к ребенку. Ей было так больно, она так кричала, но даже в тот момент она думала о ребенке. А вы совсем не думаете о нем. – Она остановилась, чтобы перевести дыхание, и продолжала чуть ли не истерически:

– Вы очень плохой человек, вы обманули ее, вы ужасный человек! – Она отдернула руку и вцепилась в коляску.

Моска отошел от дивана. Он спросил, заранее догадываясь об ответе:

– Скажите, что мне делать?

– Я знаю, чего бы ей хотелось. Чтобы вы забрали ребенка в Америку и обеспечили ему там счастливую, спокойную жизнь.

Моска сказал просто:

– Мы же не были женаты, так что ребенок – гражданин Германии. Оформление займет много времени.

– Я могу нянчить его, пока вы оформляете все бумаги. Вы сделаете это?

– Вряд ли мне это удастся, – ответил он.

И вдруг ему захотелось поскорее уйти. У него опять страшно разболелась голова.

Фрау Заундерс холодно сказала:

– Так вы хотите, чтобы я его усыновила?

Он посмотрел на спящего младенца. И ничто в его душе не шевельнулось. Он достал из кармана подписанные им чеки «Америкэн экспресс» и положил на стол.

– Я не знаю, что со мной произойдет завтра. – И с этими словами пошел к двери.

– Когда вы придете снова навестить своего сына? – злобно спросила фрау Заундерс. Ее лицо выражало полнейшее презрение. Моска обернулся.

Боль стальным обручем стиснула ему виски, он хотел было выйти из комнаты, но ее взгляд был для него невыносим.

– Почему вы не скажете мне правду, почему вы не скажете мне всего, что вы обо мне думаете? – Он словно не замечал, что кричит. – Вы считаете, что я во всем виноват, вы считаете, что она умерла потому, что я не смог спасти ей жизнь?

Скажите мне правду! Вот почему вы злитесь на меня, вы смотрите на меня, словно я дикий зверь.

Вы думаете: вот этот америкашка убил еще одного немца! И не притворяйтесь, будто вы сердитесь на меня из-за ребенка. Не притворяйтесь, не лгите.

Я же знаю, о чем вы думаете!

Впервые фрау Заундерс пристально и серьезно посмотрела ему прямо в глаза. Он выглядел больным – с пожелтевшей кожей, глаза как черные дыры, а искаженный яростью рот казался красной раной.

– Нет-нет, – ответила она. – Я никогда не думала о вас плохо. – Произнеся эти слова, она вдруг поняла, что он хотя бы отчасти прав.

Но Моска уже взял себя в руки.

– Я докажу вам, что это не так. – Он повернулся и вышел из комнаты. Она услышала, как он торопливо сбегает вниз по лестнице.

На улице он закурил и взглянул на небо, затянутое облаками. Он почти докурил сигарету, когда очнулся от своих непонятных дум, и зашагал назад в общежитие на Метцерштрассе. Головная боль давила на глаза и отдавалась в шее. Он посмотрел на часы. Только три. До разборки с Йергеном надо было ждать еще очень долго.

Глава 25

Комнату заполнили предвечерние тени. Он принял аспирин и лег в постель. Странно, его охватила усталость. Он закрыл глаза, кажется, только на мгновение, но, когда услышал стук в дверь и встал, за окнами было уже совсем темно. Он включил лампу на тумбочке и посмотрел на часы. Еще только шесть. В дверь опять постучали, и вошел Эдди Кэссин. Он был в свежевыглаженном костюме, чисто выбрит и источал аромат душистого талька.

– Черт, что ты не запираешь дверь, когда спишь?! – воскликнул он. И добавил обычным тоном:

– Как самочувствие? Я тебя разбудил?

Моска стряхнул с глаз остатки сна и ответил:

– Все о'кей. – Головная боль прошла, но лицо горело, и губы пересохли.

Эдди бросил на стол несколько писем.

– Твоя почта. Может, дерябнем?

Моска пошел к шкафу и достал бутылку джина и два стакана.

– Сегодня большая гулянка внизу, – сказал Эдди. – Приходи.

Моска отрицательно покачал головой и дал ему стакан. Они выпили.

– На той неделе тебе придет предписание на выезд, – сказал Эдди. – Адъютант пытался замять это дело, даже признал свою вину, но полковник был непреклонен. – Он зашептал Моске на ухо:

– Если хочешь, я могу затерять какие-нибудь бумаги, и у тебя будет еще пара недель.

– Теперь это уже не имеет значения, – сказал Моска. Он встал с кровати и выглянул в окно. Ночь еще не наступила, и в густых сумерках он увидел толпу ребятишек с фонариками: они ждали наступления полной темноты. Он вспомнил, что в предыдущие вечера слышал, как они поют, – их песни не нарушали тонкой паутинки сна, опутавшей его мозг, не будили его, а только тихо звенели в ушах.