Книга Тонкий лед - Оксана Кольцова

Но нужно было идти, и он пошел. Пыль прилипала к босым ногам и казалась пеплом. А может, это пепел и был.

На сей раз все было по-другому. Ни огня, ни криков, ни крови. Двери в дома стояли распахнутые, и из них лился свет — но не яростная пляска всепожирающего пламени, а обычный приглушенный свет из глиняных плошек. Такие ставят на стол, когда семья садится ужинать. Режут теплый хлеб, льют молоко в кружки с толстыми стенками, черпают одной ложкой из общего котла. Говорят о дневных делах, переглядываются, смеются. Если постучит кто-то в окошко, идут посмотреть: кто это пришел на ночь глядя?

Мейнард шел по деревне и не решался так постучать.

Вот колодец, изогнувший деревянную шею, как журавль, вот деревянное ведро с каплями на железном ободе, вот следы детских ног, отпечатавшиеся на влажной земле. Вросший в землю камень с высеченными на нем рисунками, стоявший здесь с незапамятных времен. Мейнард остановился и некоторое время смотрел, как над крышами восходит луна. Он смутно помнил, что должна быть осень, однако кругом царило лето, очень теплое, очень спокойное и по-настоящему живое.

А потом Мейнард понял, что не один. Они выходили из домов и смотрели на него, и он опустил глаза, так как стыд и горе поднялись в нем темной волной. Он не видел тех, кто сейчас медленно приближался к нему, только слышал их шаги, дыхание, шелест одежд.

Потом кто-то взял его за руку.

Мейнард посмотрел.

Это был мальчик, которого он запомнил совсем другим — но, может, неправильно запомнил? Потому что с этим сорванцом ничего не случилось. Мейнард знал откуда-то, что ему двенадцать лет, что он любит лазать по крышам, ловить лягушек и воровать яблоки у соседа. Мальчик улыбался широко и весело, и Мейнард невольно улыбнулся в ответ. Тогда ребенок потянул его за руку, заставляя обернуться, не смотреть больше в землю — лучше взглянуть, кто вышел из домов.

Мейнард решился. Он повернулся и увидел их всех. Женщину со светлыми волосами, нежно укачивающую ребенка. Старика, опирающегося на суковатую палку. Молодых девушек, которые вплели цветы в волосы. Одна из них, чье лицо особо врезалось в память, вдруг шагнула вперед, потом еще и еще, пока не оказалась рядом с Мейнардом. Он чувствовал, как по щекам текут слезы, но не мог оторваться уже — глядел и глядел на нее, и не было в ее лице больше ничего страшного.

А потом она встала на цыпочки и обняла Мейнарда, прильнув к нему летним запахом, цветочным благословением, и он неловко обнял ее одной рукой в ответ, другой по-прежнему сжимая ладонь мальчишки.

Альвдис забралась в повозку и легла рядом с мужем, но не сомкнула глаз. Она обнимала Мейнарда, чувствуя, как он вздрагивает и бормочет во сне. Ему, наверное, опять снилось то, что он совершил; после двух ужасных дней возвращались кошмары. И Альвдис понимала, что дальше так продолжаться не может. Людовик, следуя своим королевским капризам, учнитожит Мейнарда снова. Нет, в тот, первый, раз король был не виноват в случившемся, но теперь может совершить нечто страшное, просто не подумав об этом. Что может быть страшнее того, чтоб загубить человеческую душу? Каким бы богам ни молился этот человек…

Она вдруг заметила: защита Мейнарда снова изменилась, поменяла цвет. Теперь это не была стальная и местами ржавая корка, и не отблеск железа, и не чистота холодного осеннего неба; щит, прикрывавший дар, сделался теплее, словно огонь в домашнем очаге. Он переливался оттенками коричневого, золотого и чуточку алого, словно пробегали по нему крохотные саламандры. И в какой-то миг, сидя рядом и держа Мейнарда за руку, Альвдис всей душой, всем своим даром ощутила, что теперь может помочь! Словно перед нею открылась некая дверь, ведущая внутрь дара Мейнарда, и его сила сказала: «Я нуждаюсь в излечении. Помоги мне».

Остаток ночи Альвдис сидела, переливая свое умение в дар боевого мага, заращивая ранки, оставленные в душе, помогая обрести целостность и свет. Оказывается, нет в том, кто распахивает боевые крылья, ничего плохого. Просто такой вот дар преподнесли ему боги, не каждый может справиться — а Мейнард смог, и Альвдис осталось лишь слегка помочь, влив в чужую силу то, чего недоставало. Любовь. Девушка не знала, что видит в своих теперешних снах Мейнард, однако ее не отпускало чувство: сновидения меняются, а боги помогают уставшей душе обрести покой. Не после смерти, сейчас. Чтобы человек мог жить дальше.

Когда наметился рассвет, Альвдис выбралась из повозки, наскоро убрала волосы под покрывало и решительно направилась прочь от стоянки отряда. Рэв, спавший чутко, приподнялся и вполголоса спросил, нужно ли ее сопровождать, но Альвдис покачала головой. Ничего с нею тут не случится; да и большинство воинов ещё спало мертвецким сном. Все устали.

Альвдис было все равно, что на ней надето и готова ли она для визита к королю; она знала — подождет, сколько потребуется, и войдет, когда разрешат, но войдет так или иначе. Однако, когда она подошла к королевскому шатру и обратилась к стражнику, выяснилось, что правитель не спит; после непродолжительных переговоров Альвдис разрешили войти.

Людовик сидел на разобранной постели, в рубахе и штанах, босиком, и, подложив дощечку, что-то писал на листе бумаги. Когда Альвдис вошла, он отложил перо.

— Какой ранний визит, северная госпожа, — сказал король на своем забавном норвежском. — Что привело тебя ко мне на рассвете? Только говори скорее. Я пишу супруге и не хотел бы терять время.

Альвдис покосилась на отложенное письмо и вдруг неожиданно для себя самой поинтересовалась:

— Вы ведь любите ее, верно?

Людовик усмехнулся, пощекотал усы кончиками пальцев.

— Что такое любовь для королей? Она не выгодна, а порой даже опасна. Поэтому мы с Эммой всегда почтительны друг с другом, а как проводим время в спальне — это никому знать не надо. Но тебе, северянка, скажу: да, так и есть. Нравится ответ?

— Очень, — вздохнула Альвдис и приступила к делу, чтобы не испытывать терпение Людовика. — Я своего супруга полюбила, когда увидела. Сначала мне казалось, что позже, а теперь я понимаю — тогда, когда он заговорил со мной впервые. Он самый лучший человек для меня, он спас меня от смерти и бесчестья, и каждый день с ним — это подарок моих богов. Ты понимаешь, о чем я говорю, государь?

— Понимаю, — сказал Людовик. Он слушал ее без насмешки, внимательно.

— Отпусти его, — попросила Альвдис. — Я вижу, что он любит тебя, как брата, и не хочет огорчать тебя, уезжая. Но он и вправду теперь желает другого. Если останется здесь, не выйдет ничего доброго. Я тоже одаренная, я знаю. Отпусти его, и однажды он вернется, приедет к тебе как друг, и вы обрадуетесь встрече. Просто бывает так, что дорога изменяется и делает нас другими. Мейнард теперь другой.

— Я всегда думал, он не найдет себе супругу, — произнес король негромко, и тут Альвдис заметила почему-то, что он сейчас без короны — та валялась на столе, словно простой кусок металла. — Мейнард не любит делать людей несчастными, а с ним тогда вряд ли была бы счастлива женщина. Особенно такая, как ты. Хотя бы потому, что ты с ним теперь и вы счастливы, я вижу, что он изменился. Мне хочется отпустить его, северянка, но свобода не дается легко, верно?