Книга Маг при дворе ее величества - Кристофер Сташеф

— Это как? — Дракон вывернул шею, глядя на своего седока. — Я знаю только, что огонь разгорается от ярости.

— О'кей, придержи свою ярость и просто дыши ртом... Вот, вот так.

Дракон приоткрыл пасть, ровно и мощно выпустил дыхание. Лошади шарахнулись, и Мэт не удивился, он и сам почувствовал запах: слабый, но отчетливый гнилостный запах. Вероятно, метан.

— Хорошо. — Он кивнул. — Так и держись — дуй, как ветер.

Стегоман втянул в себя побольше воздуха и снова сделал выдох. Мэт продекламировал:

Применить большой огонь

Нам поможет Стегоман:

Ты дыши сильней, дракон,

Ты лети к врагам, метан!

Воздух вокруг них заколыхался и преобразовался в постоянный ветер, дующий им в спины. Дул и Стегоман. Ветер нес его дыхание на врага. Между двумя вдохами дракон успел спросить:

— Как это у меня не закружится голова?

— Ты пьянеешь от своего огня, — объяснил Мэт не вполне точно. Ему не хотелось вдаваться в подробности и растолковывать, что такое продукты окисления.

— Лорд Мэтью! — нервничала Алисанда. — Что же ты ничего не делаешь?

— Пока не делаю, ваше высочество. — Мэт жалел, что при нем нет часов. — Стегоман должен надышать столько, чтобы его дыхание окутало войско от нас до ворот.

Он забарабанил пальцами по зубцу на Стегомановом хребте и принялся насвистывать сквозь зубы. Минут через десять он позвал:

— Макс!

— Я здесь, маг! — откликнулось пятнышко света.

— Послушай, Макс, ту часть войска, что перед нами, уже, я думаю, обволок такой воздух, который горит. Брось-ка туда искру, хорошо?

— С превеликим удовольствием, — ответил демон, упархивая.

Мэт с решительным видом наклонился вперед.

— Итак, все готово. Как только увидим огонь, едем.

Остальные переглянулись и тоже покрепче уселись в своих седлах, но лица их выражали некоторое сомнение.

Столб пламени взметнулся посреди войска, распространившись в обе стороны и соединив огненной дорогой монастырь и отряд Алисанды.

— Победа! — Стегоман сопроводил свой рык шестифутовым языком пламени. — О, прекраснейший из магов!

— Вперед! — крикнул Мэт.

Стегоман покатил вперед, как товарный вагон. Остальные помчались за ним во весь опор.

За несколько секунд огонь прибился к земле и погас: метан сгорел. Но сгорело и все органическое вещество, которого он коснулся: трава, листья, одежды и волосы. Воцарился хаос: люди метались в поисках ведер воды или вина, тушили друг на друге огонь и призывали колдунов сделать хоть что-то.

В этот-то хаос и ворвался пьянеющий дракон, поражая огнем всех вокруг без всякой дискриминации. С отчаянными воплями неприятель разбегался в стороны, а Стегоман даже не замедлил свой ход, пробираясь к воротам. Один из колдунов попытался было наспех прибегнуть к заклинанию, но Стегоман тут же превратил его в пылающий факел.

— Э-ге-гей! — Алисанда привстала в стременах и замахала рукой. — Отворите! Странники ищут убежища! Мы взываем к гостеприимству обители!

Фигура в черном одеянии, стоящая на стене, перегнулась через парапет: длинный покров свисал с головы, развеваясь по ветру, перехваченный на лбу белой лентой. Фигура исчезла, и минуту спустя ворота растворились.

— Въезжайте! — приказал чей-то голос. Но Стегоман уже въехал без приглашения, а за ним и все остальные. Ворота быстро захлопнулись за ними, и отряд очутился в узком тоннеле со стрельчатыми окнами. В конце его виднелись вторые ворота.

— Кто просит убежища? — раздался строгий резкий голос, принадлежащий как будто старой школьной учительнице.

Алисанда откинула назад свои длинные золотистые волосы.

— Я, Алисанда, принцесса Меровенса. И моя свита: сэр Ги Лособаль, лорд Мэтью, маг, и Саесса, кающаяся грешница, которая хочет принять постриг в вашем монастыре.

— Саесса? Коварная ведьма с торфяника? — Невидимый голос даже не подумал скрыть свое изумление. Саесса кивнула.

— Я была такой, пока эти добрые люди не сняли с меня заклятье и не отвели меня к священнику. Я глубоко раскаиваюсь и отрекаюсь от сатаны и от всех его деяний. Зная свою слабую несчастную натуру, я хотела бы остаться в ваших стенах и укрепить свой дух.

— Подожди, — произнес голос. — Мы должны посоветоваться.

Саесса застыла в ожидании. Вид у нее был торжественный, как перед входом в тронный зал.

И ворота открылись, зазвенели цепи, поднимая входную решетку, а за ней стояли три монахини, самая высокая — на шаг впереди других.

Саесса тронула свою лошадку, проехала под решеткой, спешилась и упала к ногам высокой пожилой леди.

— Зачем вы здесь? — строго спросила настоятельница, но за ее суровой миной явно скрывалось доброе чувство.

Она была сухощава, с длинным морщинистым лицом, с черными пронзительными глазами и тонкой ниточкой рта. Мэт сказал бы, что она еще сохранила следы былой красоты, но самой красоты уже не было в помине, как не было и нежности черт — выцветшая фотография в старой рамке.

— Так зачем вы здесь? — повторила она.

И Саесса ответила:

— Хочу принять постриг, матушка настоятельница.

Это было произнесено во второй раз: сначала как информация, сейчас — как порыв души.

— Ну-ка, подними голову! — приказала старуха. Саесса рывком подняла голову. На лице ее было написано смирение и такое одиночество, какого Мэт никогда не видел.

Настоятельница внимательно вглядывалась в ее лицо. Но если и прочла что-то по нему, то не подала виду.

— Почему ты думаешь, что сможешь принять постриг?

— Я грешила, — тихо заговорила Саесса, — так ужасно, что все, в ком есть совесть, страшились моего вида. Я раскаялась, и грехи мне отпущены. Я пустилась в странствие, одинокая, несчастная, близкая к отчаянию, хотя меня и поддерживали трое добрых людей. Но когда я увидела перед собой эти стены, сердце мое исполнилось радости. Я почувствовала, что вся моя жизнь вела к вашим воротам.

Настоятельницу как будто отчасти удовлетворил подобный ответ.

— Итак, при виде наших стен ты почувствовала, что твое место здесь. Но как тебе пришло в голову искать нас?

Еле слышно Саесса проронила:

— Я была послана сюда.

Старая женщина замерла.

— Кем послана? Расскажи, как это было!

Саесса заколебалась. Голос аббатисы смягчился.

— Ну же, дитя мое, говори — и не бойся сказать всю правду. Ты не встретишь ни осуждения, ни насмешек, ибо в этих стенах нет такой, которая не могла бы поведать историю, наполняющую ужасом сердце.