Книга Сумерки героя - Дэвид Геммел

Трехмечный поднялся и снова заткнул оба меча за пояс.

— Надоело мне здесь. Не будем мы ждать до полуночи.

Кисуму привязал лошадей и скормил им остатки овса. Солнце клонилось к закату, и он развел маленький костер. Ю-ю уже спал, положив под голову свернутый плащ и подтянув колени к груди, как ребенок. Кисуму посмотрел на деревья, освещенные закатным солнцем, и пожалел, что не взял с собой уголь и пергамент. Он закрыл глаза и сосредоточился для медитации, но тут Ю-ю перевернулся на спину и захрапел.

Кисуму вздохнул.

Впервые за много лет он чувствовал себя растерянным, лишенным стержня. Настроиться на медитацию не получалось. Какая-то мушка жужжала вокруг головы, и он отгонял ее. Он знал, что с ним не так — знал с того самого часа, как смятение заронило семена в его душу. Но от этого знания ему легче не становилось. Кисуму поймал себя на том, что вспоминает о годах своего учения, а в первую очередь — о Звездной Лилии и Ночи Горькой Сладости.

Эта ночь была таинством. Все ученики слышали о ней, но никто не знал, что это такое. Раджни, пережившие ее, давали клятву хранить молчание.

Кисуму поступил в храм тринадцати лет, полный решимости стать величайшим из раджни. Он неустанно трудился, прилежно усваивая науки и стойко перенося лишения. Ни разу он не пожаловался на то, что зимой в келье стоит пронизывающий холод, а летом — удушливый зной. В шестнадцать его послали работать к бедным крестьянам, чтобы он на себе узнал, как живут нижайшие из низких. Всю страдную пору Кисуму работал на засушливой земле по пятнадцать часов в день, получая за это миску жидкой похлебки и краюху хлеба, а спал в шалаше на соломе. Его мучили нарывы и понос, зубы начали шататься, но он выдержал.

Наставник остался им доволен. My Ченг, легенда среди раджни, носил прозвание Око Бури. Он оставил службу у императора и уже десять лет служил учителем при храме. Каждый раз, когда Кисуму казалось, что он не в силах продолжать, он представлял себе, как презрительно взглянет на него My Ченг, и это придавало ему мужества. Именно My Ченг впервые показал Кисуму Путь Клинка. Эта наука далась Кисуму труднее всего потому, что он несколько лет закалял себя, доходя порой до пределов выносливости, и укреплял свою волю. Железные тиски воли как раз и мешали ему достичь тех высот воинского мастерства, о которых он мечтал. My Ченг объяснил ему, что Путь Клинка означает раскрытие. Это не значит, что он должен раскрыться перед врагом, — это значит, что ему нужно разомкнуть тиски своей воли так, чтобы прошедшее суровую школу тело действовало само по себе, без вмешательства мысли — без страха, гнева и воображения. Меч, сказал My Ченг, не есть продолжение человека — но человек должен стать продолжением меча.

За этим последовали еще два года тяжких телесных трудов. К концу этого срока Кисуму приобрел головокружительную быстроту в работе с мечом. My Ченг объявил, что он удовлетворен, однако добавил, что Кисуму еще многому предстоит научиться.

А затем настала Ночь Горькой Сладости.

My Ченг отвел его в маленький дворец у подножия холмов, на берегу Большой реки. Изящное здание с ажурными башенками украшали дивные статуи, алые стены блистали позолотой, в пышных, благоухающих цветами садах били сверкающие фонтаны. От аромата роз, жасмина и жимолости кружилась голова.

My Ченг ввел ошарашенного Кисуму в дом, и они сели на мягкие позолоченные стулья у богато накрытого стола. Кисуму шесть лет прожил на маисе, вареной рыбе, черством хлебе и сухарях, лишь изредка пробуя мед. Теперь перед ним оказались мясо, сыр и прочие яства, какие только можно пожелать. Кисуму только глаза вылупил. My Ченг между тем достал из кармана маленький флакон, вылил его содержимое в хрустальный кубок и велел ученику выпить. Поначалу Кисуму не ощутил ничего, но потом какое-то неведомое чувство наполнило его, и он начал смеяться. «Что это?» — спросил он. — «Смесь разных масел и трав. Что ты чувствуешь?»

Кисуму казалось, будто голос My Ченга звучит прямо у него в голове.

«Нечто... чудесное». — «Значит, напиток подействовал. Теперь поешь».

Отведав одно из восхитительных блюд, Кисуму чуть ума не лишился от восторга и стал пробовать еще и еще. Никогда в жизни он не испытывал такого удовольствия. My Ченг налил ему вина, и это еще более усилило наслаждение. В своем упоении Кисуму не замечал, что сам My Ченг ничего не ест и пьет только воду.

Когда стало темнеть, две молодые женщины вошли с лампами и повесили их на стену. Кисуму смотрел, как льнут к их телам шелковые платья. Они вышли, и явилась третья. Тугой узел ее черных волос покрывала серебряная сетка, большие глаза сияли. Она села рядом с Кисуму и провела пальцами по его волосам. Весь дрожа, он взглянул ей в лицо. Белизна безупречной кожи и алость влажных губ бросились ему в глаза. Она взяла его за руку и заставила встать.

«Ступай с ней», — сказал My Ченг.

Кисуму последовал за женщиной в большую комнату, где стояла застланная атласными простынями кровать. Дымящиеся курильницы опьяняли своим ароматом. Женщина расстегнула пряжку у себя на плече, и платье, струясь, как вода, легло у ее ног. Кисуму горящими глазами воззрился на ее наготу. Она прижала руки к груди. Кисуму застонал, ноги подогнулись под ним. Женщина подвела его к кровати и раздела. «Кто ты?» — хрипло спросил он. — «Я Звездная Лилия». — Это были единственные слова, которые он от нее услышал.

В последовавшие за этим часы молодой раджни познал, что такое блаженство, а потом забылся сладким сном.

На рассвете его разбудил щебет птиц за окном. Все его тело болело, голова разламывалась. Он сел со стоном, но воспоминания о минувшей ночи прогнали прочь головную боль. Он поискал глазами женщину — ее не было.

Кисуму встал, оделся и вышел в комнату, где пировал прошлым вечером. My Ченг все так же сидел за столом, где Кисуму увидел чашу с водой и ковригу черного хлеба.

«Садись завтракать», — сказал учитель. — «А больше разве ничего не подадут?» — «Все уже на столе». — «Будет ли Звездная Лилия завтракать с нами?» — «Ее здесь нет». — «Нет? Где же она?» — «Вернулась обратно в мир, Кисуму». — «Не понимаю». — «Ты можешь выбрать одно из двух. Быть раджни или стать обыкновенным наемником, живущим мирской жизнью». — «Зачем вы сделали это со мной?» — «Знай, юноша: нетрудно отречься от удовольствий, которые ты никогда не испытывал. В этом нет никакой заслуги. Но с этих пор ты знаешь, что может предложить тебе мир. Отныне память об этой ночи всегда пребудет с тобой, соблазняя тебя и подтачивая твою решимость. Во многих отношениях это самое тяжкое для раджни испытание. Потому-то оно и зовется Ночью Горькой Сладости».

My Ченг оказался прав: в последующие годы Кисуму часто представлялась Звездная Лилия с ее безупречной кожей. Однако он устоял и не стал искать ни ее, ни других подобных ей. Он пожертвовал этим, чтобы стать настолько хорошим раджни, насколько будет в его силах.

Однако теперь не ему надо встретиться с духом самого великого раджни. Вместо него этой чести удостоился похотливый землекоп с краденым мечом.