Книга Северный крест - Валерий Поволяев

Мэр уже несколько раз пробовал увести Миллера с причала, но тот не уходил, предупреждающе поднимал обе руки:

— Я должен видеть, как разгрузятся все мои люди.

Подумав немного, мэр согласился с генералом.

— Я понимаю, — сказал он, придавая своему лицу значительный вид, поправил борта пальто, — личный пример — это в данных условиях необходимость. Однако уверяю вас, ваши люди не будут ощущать себя в городе Тромсё брошенными. Мы не оставим их. Каждого, повторяю, устроим, каждого обеспечим всем необходимым.

Мэр не лукавил — русским беженцам отдали лучшие помещения и лучшие дома, которые имелись в Тромсё. Все местные продуктовые лавки были мигом опустошены — жители скупили в них всю еду, притащили её беженцам, а их детей, как свидетельствовал очевидец, «засыпали фруктами и сладостями».

От такого тепла, от такой заботы невозможно было не растаять. Многие женщины-беженки плакали от избытка чувств, от переполняющей их благодарности.

Заплакала даже Наталья Николаевна — человек не слишком сентиментальный.

— Перестань хлюпать носом, Тата, — строго произнёс муж. — Это только кухарки способны реветь так, что от слёз лопаются горшки.

— Фи, Эжен, как грубо, — сказала Наталья Николаевна. — Не ожидала от тебя. — Она перевела взгляд на сына, словно бы искала у него поддержки, но молчаливый сын, у которого от переживаний дёргался кадык, отвернулся от матери. Ему самому было непросто держаться в эти минуты — он поморщился от боли: будто неожиданно сломал зуб, разжёвывая твёрдое зерно и испытав острую боль.

— Прости, Тата, прости, дорогая. — Миллер поцеловал жену в висок. — Это всё нервы... — он вздохнул, — у меня здорово расшатались нервы.

В тот день не было ни одного русского, которого не обогрели бы участливые норвежцы, которые зашли в каждый дом, где остановились беженцы. Больше всех усердствовали рыбаки и рабочие местной фабрики. Мягкими, полными сочувствия голосами они спрашивали, не нужна ли помощь, приносили свежую рыбу, мясо, овощи, сахар и крупу, дарили посуду и постельное бельё, одеяла, пледы, обувь и удочки, чтобы русские — любители рыбной ловли — могли попытать счастья в тёплой дымящейся воде зимнего Гольфстрима и изловить крупную треску.

Утром пастор местной церкви произнёс на молебне проповедь «Вера без дела мертва есть», призвав прихожан жертвовать деньги и вещи в пользу русских беженцев.

Дело дошло до того, что в магазинах у русских отказывались брать деньги — плату за еду и одежду, — всё отдавали бесплатно.

Такой щедрости никто из переселенцев не ожидал — рассчитывали на скудный полуголодный приём, на нулевое внимание, при котором власть имущие обычно не замечают протянутых к ним рук, готовы были мириться даже с пренебрежительным отношением к себе, но душевность, щедрость, теплота хозяев, их желание помочь превзошли всё... Потеря Родины уже не воспринималась так горько — жить, оказывается, можно и в других местах...

Через несколько дней к Миллеру пришёл, густо оклеенный марками, пакет, при виде которого жители города вытягивались по струнке, будто солдаты, — на внушительном том пакете стоял правительственный штамп.

Правительство предлагало русским беженцам, если те пожелают, переместиться в город Тронхейм, более крупный, более значимый, чем Тромсё. Порт в Тронхейме там был более крупный и более обжитый. Там, в Тронхейме, несчастным беженцам будет лучше, чем в небольшом, пахнущем треской, селёдкой цветочным мылом Тромсё. Миллер ответил на предложение согласием. Конечно, Тронхейм — не столица Норвегии, но — очень крупный, очень приметный, по-настоящему европейский город.

— Там нам будет хорошо, Тата, — сказал генерал супруге.

Правительство Норвегии прислало новый запрос: сколько потребуется беженцам одежды и белья?..

Вскоре «Минин» в сопровождении верного «адъютанта» «Ломоносова» вышел в море — надо было сделать короткий бросок в Тронхейм.

Троинхейм был красив особо, по-северному: низкое тёмное небо, горы, покрытые толстым слоем снега, из которого выглядывали блестящие тёмные зубья вершин, похожие на солдат, несущих суровую охранную службу, берег был изрезан фиордами — узкими, тёмными, колдовскими — там жили знаменитые норвежские тролли, входы в фиорды охраняли гладкие, без единой зазубринки каменные клыки.

На берегу русских беженцев снова встречали люди с приветственными транспарантами. Когда «Минин» и «Ломоносов» вошли в портовую бухту, собравшиеся дружно закричали «Ура-а-а!».

Миллер и его сподвижники находились у друзей.

Наступила пора подвести итоги: кто же остался с Миллером?

В сохранившейся телеграмме от пятого февраля генерал уведомлял по радио одного из своих единомышленников, что с ним находится примерно восемьсот офицеров — в основном штабных.

Четвёртого марта, уже в Норвегии, с ним находилось двести двадцать сухопутных офицеров, сто — офицеров морских, семьдесят три человека — врачи, военные и гражданские чиновники, девяносто солдат и матросов, примерно сто женщин — в основном жён офицеров, и шестьдесят пять детей.

Несколько морских офицеров были убиты, шесть человек покончили с собой.

Вот каков был довольно точный состав северной эмиграции двадцатого года.

* * *

Совсем не так сложилась судьба у армии, подчинённой Миллеру, там число счастливых сюжетов можно было насчитать совсем мало — единицы.

Больше всех повезло войскам Мурманского фронта. Финская граница находилась рядом, и когда запахло жареным, солдаты Белой армии вылезли из окопов и колоннами, повзводно, поротно, направились к заветным полосатым столбам, за которыми начиналось другое государство.

Всего, как доложил тридцать первого марта 1920 года в своём рапорте Миллеру командующий Мурманским фронтом, границу перешло полторы тысячи человек — ровно полторы. Из них 1001 человек — военные, в том числе 377 офицеров, остальные — гражданские. Несмотря на то что граница находилась недалеко, переход оказался тяжёлым — шли без надёжных проводников и угодили в незамерзшие болота: Родина так просто не отпустила беглецов, и болота свою дань взяли...

Войска Пинежско-Печерского фронта под командованием генерала Петренко в полном составе угодили в плен — ни одному человеку не удалось вырваться. Двинский фронт во главе с генералом Даниловым — в том числе сто пятьдесят офицеров — выбросил белые флаги около станции Холмогорской. Сдавшиеся в вагонах были привезены в Архангельск.

Войска Железнодорожного фронта, которым руководил генерал Вуличевич, и несколько примкнувших к ним частей, покинувших Архангельск, попытались пробиться к финской границе, но были окружены под Сороками. Лишь одиннадцать человек под шумок смогли уйти на лыжах. Они и достигли Финляндии — им повезло.

«Железнодорожники» — в основном офицеры — были загнаны в вагоны и отправлены в Вологду, в тамошнюю тюрьму.

В Архангельске тем временем одна за другой начались регистрации бывших офицеров и военных чиновников. Тем, кто решил уклониться от «переписи», пригрозили расстрелом.