Книга "Еврейское слово". Колонки - Анатолий Найман

Нет, не открывайте нам ваши демографические тайны, не убеждайте расчетами и графиками, не намекайте, что мы дармоеды, паразиты, что задержались без спросу в вашем прекрасном мире. Когда я узнаю́, каков в какой стране процент старше 70, 60 да хоть и 50 лет, я их вижу реально. Поднимающихся из метро «Чистые пруды» на несколько этажей, останавливаясь на каждой ступеньке. Подсаживаемых шофером, нога, вторая, еще шажок, еще, на маршрутку в Майами. Расходящихся с полными сумками из рядов Махане Иегуда, лица искажены жарой и тяжестью, подошвы шаркают, и – так как это продолжается уже десятки столетий – не стесняющихся своего вида.

Вот и весь мой панегирик сегодняшним старикам. Моим ровесникам. Себе самому. Что Пиковые дамы и старые князья Болконские тоже были не подарок, не утешает. Старцев Зосим обыскался – нету.

А вы: «киборги».

26 июля – 1 августа

История, которую я собираюсь рассказать, слишком растянулась во времени, чтобы уместиться в одну колонку. Лично для меня она где-то посередине переламывается пополам, так что естественно будет изложить ее в двух последовательных номерах газеты.

Не нужно обладать особой наблюдательностью или углубленно заниматься темой, чтобы заметить, что евреи говорят об антисемитизме много чаще, чем другие народы. Еще бы им не говорить, если мир говорит о них много чаще, чем о других, и по преимуществу антисемитски. Для многих евреев антисемиты – что-то вроде родственников, гнусных, отталкивающих, до глубины души враждебных, а антисемитизм – тема, в которой они, евреи, разбираются лучше всех. Несравненно лучше – каждый, как профессор против первоклашек. Справедливости ради надо согласиться, что основания для этого есть, но есть и несообразные преувеличения, и заведомые передержки, когда тетя Мотя убеждена, что она в этом деле главный эксперт и, был Толстой антисемитом или нет, решать ей.

Между тем противостояние антисемитизму и борьба с ним вещь реальная и к возмущению каждого желающего продемонстрировать свою на этот счет чувствительность не сводится. Один из настоящих, очень, на мой взгляд, существенных, хотя и скрытых от публики, таких конфликтов случился 55 лет назад. Напомнила мне о нем недавняя публикация нескольких писем Сола Беллоу в журнале «Нью-Йоркер». В январе 1956 года Беллоу, лишь незадолго до этого получивший известность американский писатель, отправил Уильяму Фолкнеру, к тому времени всемирно признанному столпу литературы, частное письмо. «Пишу это письмо, чтобы передать вам свой взгляд на предложения, сделанные вами, видимо, после того, как я ушел с собрания: что мы просим освобождения Эзры Паунда. «В то время как председатель этого комитета, – говорите вы, – получил премию от шведского правительства и орден от французского, американское запирает под замок одного из лучших своих поэтов». Подлинно изумительный образчик аргументации. Вы, мистер Фолкнер, были заслуженно удостоены наград этих правительств. Но вы, насколько мне известно, не пытались ни свергать, ни вредить ни одному из них. Кроме того, Паунд находится не в тюрьме, а в сумасшедшем доме. Признанный нормальным, он был бы судим как изменник родины. Признанного сумасшедшим, освобождать его на том основании, что он поэт, не стоит. Паунд пропагандировал в своих стихах и своих радиопередачах враждебность к евреям и проповедовал ненависть и убийство. Намереваетесь ли вы просить меня присоединиться к вам в почитании человека, призывавшего к уничтожению моей родни? Я не могу принять участия в таком деле, даже если бы оно оказалось действенно пропагандистским за границей – в чем сомневаюсь. Вместо этого европейцы воспримут его как симптом реакции. Во Франции Паунд был бы расстрелян. Освободить его потому что он поэт? Так ведь. Вероятно, и лучшие, чем он, поэты подверглись истреблению. Неужто мы ничего не скажем в их пользу?

Америка поступила с Паундом милосердно, признав его сумасшествие и сохранив ему жизнь. Освободить его – идея глупая и жалкая. В глазах мира этот план отождествится с Гитлером и Гиммлером и Муссолини и геноцидом. Но в данном случае меня не так уж заботит практическая сторона дела. Что меня поражает, это что вы и мистер Стейнбек, столько лет имевшие дело со словами, предпочитаете пренебречь пониманием важности прямых и отвратительных заявлений Эзры Паунда о «жидах», ведущих «гоев» на бойню. Есть ли это материя поэзии? Это призыв к убийству. Если бы это было сказано фермером или сапожником, мы назвали бы его помешанным. Сейчас весь мир объединяет усилия в игнорировании того, что случилось, гигантских войн, колоссальной ненависти, невообразимых убийств, искажения самого человеческого образа. И что, мы – «представительная группа американских писателей» – тоже выступаем за это? Славное варево!»

Эзра Паунд – одно из самых громких имен поэзии модернизма и модернистской культуры как таковой. Прославленный литературными и публичными скандалами мэтр, сотрясатель основ словесности, знаток нескольких языков, в частности древних и восточных. Знаменитый по обе стороны Атлантического океана, «свой» Европе не менее, чем Америке. Друг лучших представителей новой литературы. К концу 1920-х годов признанный классик. Живая легенда. С приходом к власти нацистов он выработал также и собственные политическую и экономическую доктрины. Ядром их было разоблачение финансового капитализма, основанного, по убеждениям Паунда, на мировом ростовщичестве, проводимом и внедряемом евреями. Фашизм, утверждал он, может стать средством распространения реформ. В 1933-м он знакомится с Муссолини. В 39-м в статьях, брошюрах, личных встречах с политиками предостерегает Америку от вступления в войну против Германии. Рузвельт, пишет он в одном из писем, представитель еврейства, и подписывается – «хайль Гитлер». Третий рейх – «естественный цивилизатор России». «Евреи, воплощенная болезнь». Европа – раса рабов, управляемая Ротшильдами со времени Ватерлоо.

С 1935 года он начинает работать на Римском радио, в отделе, вещающем на Англию и США, красноречиво развивая все эти тезисы. Слово «красноречиво» в данном случае несравнимо сильнее слова «развивая»: развивать бредовые соображения и накачиваться ненавистью с целью накачивать ею других можно только за счет постоянного расцвечивания речи. «Шестьдесят жидов начали войну, вдохновленные Талмудом», и т. д. и проч. В 1943-м, в разгар военных действий, Американский суд в отсутствие обвиняемого Паунда выносит приговор о измене родине. Сразу после окончания войны его арестовывают, через некоторое время высылают в Америку и после великолепно проведенной адвокатом защиты признают психически больным. Он заключен в психиатрическую лечебницу Св. Елизаветы, сидит в ней 12 лет и в результате беспрецедентной кампании за его освобождение, поднятой и изо дня в день раскручиваемой ведущими деятелями культуры, в 1958 году выпущен на волю. Письмо Беллоу к Фолкнеру написано за два года до этого, градус кипения страстей был исключительно высок.

2–8 июля

(Продолжение. Начало см. в предыдущем номере газеты.)

Письмо Фолкнеру – личное, опубликовано только сейчас, когда само событие отошло в историю. Беллоу писал и отправлял его, не прикидывая, приобретает он в мнении людей очки или теряет, а только из намерения сообщить адресату, что́ по поводу происходящего думает. Он не бросает обвинений в антисемитизме, которые у любого еврея всегда под рукой и которые за редким исключением больше похожи на ругань, чем на доводы. Да он даже не обвиняет – он называет вещи своими именами. Выступить против авторитетов Фолкнера, Стейнбека и Хемингуэя требовало от молодого Беллоу ясного понимания того, на что он идет. Но то было время, когда не расчет делал писательскую карьеру, а книги, выходившие из-под писательского пера. Книги Беллоу принесли ему в конце концов те же награды, что этим троим.