Книга Мой взгляд на будущее мира - Ли Куан Ю

ГШ: Произошло бы это без Ли Куан Ю?

ЛКЮ: Возможно, нашелся бы кто-то другой, кто сделал бы то же самое. Но без создания единой платформы все остальное было бы невозможно.

ГШ: Никто больше, ни я, ни Джордж Шульц, ни Генри Киссинджер, не сделал такого в своей стране.

ЛКЮ: Но вы унаследовали большие страны, с большим населением и большим историческим грузом.

ГШ: А разве у ваших людей не было такого исторического груза?

ЛКЮ: Да, у каждой нашей этнической группы была своя древняя история — в Китае, Индонезии, Индии. Но я сказал и

М: «Забудьте об этом. Чтобы сделать Сингапур процветающим, мы должны смотреть в будущее и строить его. Если мы будем продолжать смотреть в прошлое, то ничего не добьемся». И люди согласились отказаться от бремени прошлого, забыть про древние распри и начать строить новый Сингапур. Именно это единение народа помогло мне сделать все то, что я сделал.

М: Что изначально побудило вас прийти в политику? То, что ваша страна находилась под колониальным господством? Это стало главным мотивом?

ЛКЮ: Британское колониальное правление во многих отношениях пошло нам на пользу. Британцы дали нам образование. Благодаря этому я смог учиться в Кембриджском университете. Они знали, что рано или поздно им придется передать власть, и старались сформировать класс людей, элиту, которая будет дружественной по отношению к ним. Поэтому в бывших британских колониях нет такой озлобленности и обиды по отношению к колонизаторам. После того как в 1947 г. Индия провозгласила свою независимость, Британская империя начала терять колонии одну за другой: Цейлон, Бирму, Малайю и, наконец, Сингапур. Нам повезло: эта некогда великая колониальная держава мудро понимала, что она движется к закату, поэтому благородно признала свое поражение и ушла. Нам не пришлось ожесточенно сражаться за свою независимость. Мы просто толкнули дверь — и она открылась.

ГШ: Вы уже в то время думали и говорили об азиатских ценностях или же пришли к ним позже, после нескольких десятилетий развития?

ЛКЮ: Я думаю, что эти ценности прививаются нам с рождения, мы впитываем их с молоком матери.

ГШ: Согласен с тобой. Такие ценности являются врожденными, их трудно сформировать, воздействуя на разум.

ЛКЮ: Когда мне нужно было мобилизовать народ, я сделал ставку на коммунитарный дух, присущий азиатским народам, которые ставят общество выше отдельной личности. Я сказал людям:

«Это хорошо для общества. Возможно, вам придется отказаться от некоторых индивидуальных прав и свобод, но от этого выиграет общество в целом». И люди последовали за мной. Если бы я получил в наследство устоявшееся общество с древней историей и застарелыми конфликтами, мне бы вряд ли удалось это сделать.

ГШ: Когда ты стал конфуцианцем?

ЛКЮ: Я сам задавал себе этот вопрос и пришел к выводу, что таковым меня сделало семейное воспитание, наши семейные ценности.

ГШ: И ты осознавал себя конфуцианцем, даже когда учился в Кембридже?

ЛКЮ: Да, я сказал бы, что это врожденное. Древние китайцы говорили, что, если ты блюдешь себя, заботишься о своей семье и верен императору, страна будет процветать. Это значит, что в первую очередь ты должен заботиться о себе и быть порядочным человеком. Это основное требование. Каждый человек должен стремиться быть благородным и блюсти честь.

ГШ: Я был воспитан как христианин, но в конце концов полностью отошел от религии.

ЛКЮ: Европейцы отличаются от американцев. Американцы по-прежнему искренне верят в бога.

ГШ: В этом они очень наивны.

ЛКЮ: Они верят в то, что люди созданы богом, а теория Дарвина — это вздор. Я думаю, что две мировые войны наделили европейцев глубоким скептицизмом. Они увидели, что ни великие идеи, ни грандиозные утопические планы, ни тем более попытки претворить их в жизнь силой, не приносят ничего, кроме горести и страданий. Сначала Наполеон пытался создать единую Европу, потом Гитлер, но никому это не удалось.

ГШ: Почти все европейцы, от Кента до Неаполя и от Стамбула до Лиссабона, последние 2000 лет воспитывались в христианстве. Но на деле христианская идеология не мешала им вести кровавые войны другом с другом на протяжении всех этих лет. Религия учила их одному, а они делали совсем другое. Это странные люди.

ЛКЮ: Это был период, когда сильные страны хотели объединить Европу.

ГШ: Не объединить, а завоевать. Ты слишком оптимистичен.

ЛКЮ: Нет. Если бы Наполеон победил, вся Европа стала бы говорить по-французски. Если бы победил Гитлер, Европа говорила бы по-немецки. Такова была их главная цель. Да, грубо говоря, они хотели захватить Европу и построить империю. Но если придать их намерениям идеологический блеск, то они хотели объединить Европу.

ГШ: Но последняя возможность это сделать была 1200 лет назад, при Карле Великом.

ЛКЮ: Да, совершенно верно.

ГШ: Сейчас Европа стала еще более фрагментированной, чем 20 лет назад.

ЛКЮ: Я считаю, что европейская интеграция застыла на полпути, что ведет к серьезным разочарованиям и проблемам — возьмите ту же Грецию. Вам нужно либо прийти к полной интеграции с единым европейским центральным банком, единым министерством финансов и единым федеральным бюджетом, либо окончательно разделиться на 27 стран, каждая из которых будет идти своим путем, но при наличии единой валюты последнее сделать невозможно. Как отойти от единой валюты, я не знаю, потому что отказ от нее вызовет большие потрясения.

ГШ: Согласен с тобой. С другой стороны, полная интеграция может провалиться, если действовать «с наскока». Но можно делать это ступенчато. Жан Монне считал, что к европейской интеграции необходимо идти постепенно, поколение за поколением, и об этом же говорит такой авторитетный идеолог открытого общества, как Карл Поппер. Другими словами, единственный способ преуспеть — двигаться к этому постепенно. Вопрос в том, как постепенно создать единое казначейство.

ЛКЮ: Думаю, что это вряд ли получится. Разделение слишком глубоко, у каждой европейской нации своя история, каждая гордится своей культурой, литературой, языком. Предположим, европейцы скажут: «Хорошо, давайте забудем про Руссо и все эти великие идеи либерального общества и станем единым европейским народом». Первое, что им нужно сделать, — это ввести общий язык. Естественный выбор падает на английский. Таким образом, французы, немцы и чехи внутри своих стран будут говорить на своих языках, а между собой общаться по-английски. Общий язык медленно, но верно будет способствовать сплочению европейских наций. Однако французы никогда на это не согласятся. Каждая европейская нация считает свой язык и свою литературу неприкосновенными. В отличие от них, прибывшие в Америку мигранты были готовы отказаться от своей национальной культуры и литературы и создали новую американскую литературу на английском языке, со своими великими писателями и мыслителями. Другими словами, Европа находится в оковах собственного прошлого, своей истории.