Книга Исступление. Скорость - Дин Кунц

Указывая на ее распухший указательный палец, Вехс сказал:

– Он должен болеть. И шея тоже.

– Голова болит сильнее всего, – призналась Кот. – Но никакого удовольствия я почему-то не чувствую.

– Я не могу доказать тебе, что ты ошибаешься, потому что путь к Просветлению – это довольно долгий путь. Тебе потребуется время. Впрочем, первый, совсем маленький урок я могу преподать тебе уже сейчас…

Он поднялся и подошел к шкафчику, где хранились на полке самые разные пряности. Среди флакончиков и коробочек с гвоздикой, корицей, жгучим перцем, майораном, кардамоном, укропом, тимьяном, имбирем и шафраном он отыскал флакон с аспирином:

– Я не принимаю аспирин, когда у меня болит голова, так как мне нравится испытывать боль, но я все равно держу аспирин под рукой и время от времени жую таблетки – просто для того, чтобы почувствовать их вкус.

– Они же премерзкие!

– Просто немножко горчат. Горькое, кстати, может быть таким же приятным, как и сладкое, но только тогда, когда знаешь, что каждый опыт, каждое ощущение имеет огромную ценность само по себе.

Он вернулся к столу с флаконом аспирина. Поставив его перед Кот, Вехс забрал стакан с водой.

– Нет, спасибо, – отказалась Кот.

– В горечи есть своя прелесть.

Кот продолжала игнорировать аптечный флакон.

– Как хочешь, – сказал Вехс и стал собирать со стола тарелки.

Несмотря на то что Кот очень страдала от боли и не прочь была от нее избавиться, она так и не тронула лекарства. Возможно, это было ошибкой, но Кот каким-то непостижимым образом знала, что стоит ей сжевать пару таблеток – хотя бы просто в медицинских целях – и она вступит на заповедную территорию Вехсова безумия. Это был своеобразный порог, граница, пересекать которую Кот не собиралась, как бы плохо ей ни было, даже если после этого она будет по-прежнему твердо стоять одной ногой в знакомом и привычном реальном мире.

Вехс вымыл тарелки, вилки, миску для взбивания яиц и прочие кухонные принадлежности, и опять Кот поразилась, как спорится у него работа, которую обычно считают женской. Для мытья он использовал очень горячую воду, от которой поднимался пар, и довольно много специальной моющей жидкости с запахом лимона.

У Кот оставался в запасе еще один вопрос, ответ на который ей очень хотелось услышать. В конце концов она не выдержала и сказала:

– Почему ты выбрал Темплтонов? Почему из всех людей ты выбрал именно их? Ведь это было не случайно? Ведь ты не просто остановился на ночной дороге и зашел в первый попавшийся дом?

– Ну конечно же нет, – согласился Вехс, очищая сковороду пластиковой лопаткой. – Несколько недель назад Пол Темплтон приезжал в наши края по делам, и когда мы…

– Так ты знал его?

– Нет. Вернее, не совсем. Он приехал в административный центр округа по каким-то своим делам. Когда он доставал что-то из бумажника, чтобы предъявить мне, оттуда выпала этакая небольшая книжечка из нескольких закатанных в пластик фотографий. Я поднял ее и подал ему. На одной фотографии была его жена, а на другой – Лаура. Она выглядела такой… свежей, неиспорченной. Я сказал что-то вроде: «Что за прелесть ваша дочка». Этого оказалось достаточно, чтобы развязать Полу язык. Как и всякий отец, гордящийся успехами своего чада, он рассказал, что его дочь учится на отделении психологии и скоро получит ученую степень мастера – среднюю между бакалавром и магистром, – и про все стальное тоже. Я уже и не знал, как его остановить, но тут Пол сказал, как он скучал по своей дочурке все шесть лет, что она училась во Фриско – хотя за это время можно было бы привыкнуть – и как он ждет не дождется конца месяца, когда Лаура приедет домой на уик-энд. О том, что она приедет с подругой, он не упомянул.

Случайная встреча, случайно выпавшие фотографии, случайный и праздный разговор двух вежливых людей. Подобные прихотливые повороты судьбы показались Кот такими несправедливыми, что у нее захватило дух. Еще немного, и она больше не выдержит.

Следя за тем, как Вехс тщательно вытирает столики, осушает посудный подносик и драит раковину, Кот подумала, что все, что случилось с семьей Темплтон, было гораздо хуже, чем несправедливая случайность. Их жестокая смерть – это внезапное погружение в вечную тьму – была как бы предрешена заранее, будто они родились и жили на свете только для Крейбенста Вехса.

Можно было подумать, что и она тоже появилась на свет, а потом страдала и боролась за жизнь только для того, чтобы принести этому бездушному чудовищу в человеческом лике несколько минут гнусного удовлетворения.

Самое худшее, однако, заключалось не в боли и не в ужасе, который Вехс внушал ей; не в крови, которую он лил с легкостью, и не в изуродованных трупах. И боль и страх оставались относительно непродолжительными, особенно по сравнению с непрекращающимися тревогами и страданиями жизни. Кровь и трупы тоже появились гораздо позже. Самое худшее заключалось в том, что Вехс лишал молодые жизни загубленных им людей всякого смысла, делая себя главной и единственной целью их существования. Он обкрадывал их не столько тем, что слишком рано обрывал отмеренный каждому срок, сколько тем, что лишал свои жертвы возможности реализоваться, совершить что-то важное, что могло бы оправдать жизнь человека на земле и его смерть.

Основными его грехами были зависть – к чужой красоте и к чужому счастью, – а также непомерная гордыня и стремление навязать всему остальному миру свою точку зрения. Насколько Кот помнила, именно эти пороки почитались самыми серьезными и именно за них был низвергнут в ад сам дьявол, бывший прежде архангелом Господним.

Вытерев полотенцем чистую посуду, сковороду и приборы, сложенные на решетке сушки, Вехс разложил их по местам и с гордостью огляделся. Он все еще выглядел свежим и чистым, розовым, как только что выкупанный младенец, и таким же невинным. От него пахло ароматным мылом, дорогим лосьоном после бритья и лимонной жидкостью для посуды, но, несмотря на это, Кот поймала себя на том, что с суеверным страхом ожидает появления едкого желтого дыма и запаха серы.

Каждого человека в конце жизни ожидали удивительные и негромкие откровения – или, по крайней мере, просто возможность прозреть, – и Котай почувствовала, что при мысли о том, как неожиданно и страшно оборвались жизненные пути Темплтонов, ее захлестнула новая волна горя и тоски. Сколько добра они могли бы еще сделать другим, сколько отдать любви и тепла, сколько удивительных вещей успели бы понять сердцем и душой!..

Вехс закончил уборку и вернулся к столу.

– Я должен кое-что сделать наверху и на дворе, – сказал он. – Потом я хотел бы поспать часа четыре или пять, если получится. Сегодня вечером мне нужно работать, так что отдых мне не помешает.

Кот снова задалась вопросом, кем он может работать, но спрашивать не стала. Вехс мог иметь в виду и свою службу, и предстоящую попытку атаки на волю и разум Ариэль. Если речь шла именно о последнем, Кот не желала знать этого заранее.