Книга Ночные тайны - Ганс-Йозеф Ортайль

Через двадцать минут он был уже в Мариенбурге. Увидев его, Лизель нисколько не удивилась. Услышав, как подъехала его машина, женщина сразу вышла ему навстречу. Она обняла его так крепко, как будто они вместе совершили что-то великое и победили темные силы.

— Я знала, что ты приедешь, — прошептала она. — Я только что сказала отцу, что ты едешь сюда, чтобы его проведать.

— Он все еще сидит наверху, в своей комнате? — спросил Хойкен.

— Да, он сидит наверху, — ответила Лизель. — Иди же туда!

Мальчишкой он никогда не входил к отцу сразу, с улицы. Сначала нужно было умыться, причесаться и, конечно, спросить разрешения у мамы или Лизель. Хойкен не думал, что все для него повторится снова. Перед глазами до сих пор были голые ноги отца под покрывалом, такие неподвижные, что, казалось, они уже не будут двигаться никогда.

Он медленно поднялся по ступенькам в коридор и увидел туфли отца. Старик никогда не ходил в комнате обутым.

— Ну, заходи же! — вдруг услышал Хойкен. На мгновение его пальцы снова похолодели.

— Ну заходи, наконец! — крикнул отец. Хойкен еще раз внимательно посмотрел на туфли и вошел в комнату. В детстве он всегда оставался стоять у порога, стараясь понять, есть ли у отца время. Если тот стоял спиной к двери или сидел за письменным столом, значит, он был занят. Если же он смотрел прямо на вошедшего, можно было проходить дальше и садиться на кровать. Это была особая привилегия — сидеть на его кровати, на гладком, прохладном, тяжелом покрывале. Иногда отец подходил и тоже садился рядом. Хойкен рассказывал что-нибудь смешное или придумывал какую-нибудь историю, которую отец готов был слушать бесконечно, не обращая внимания на то, что уже поздно.

Отец на самом деле выглядел неплохо. Он сидел в своем пестром шелковом халате в старом кожаном кресле, которое раньше стояло в маминой спальне. Его волосы были растрепаны, а на носу висели очки, которые Хойкену не нравились. Руки старика немного дрожали, Георг заметил это по тому, как вздрагивала газета. Отец очень постарел за последнее время. Лицо бледно-желтое и кости все еще проступают, как было сразу после инфаркта. Однако сейчас это лицо ожило, в глазах появился блеск. Старик смотрел на сына ясным и осмысленным взглядом.

— Ну, наконец-то ты здесь, — улыбнулся отец. — Садись на стульчик у стола или на кровать!

Хойкен узнал его прежний стиль: или-или, третьего не дано, и ты сам не имеешь права предложить что-то свое. Он подошел к письменному столу, сел на маленький стул и сказал, пытаясь придать своему голосу бодрый тон:

— Я рад видеть тебя дома!

— Спасибо, Георг. Ты сделал доброе дело, освободив отца от этого идиота, который еще долго хотел держать меня в своих когтях.

— Лоеб — идиот? Раньше ты называл его своим хорошим другом.

— Раньше! Раньше Лоеб обследовал меня один раз в год и поздравлял с тем, как прекрасно работает мой организм. Он был не моим врачом, а моим автором. Он сотрудничал и дружил со мной как автор. Ты и сам знаешь, что его книги имели большой успех.

— Знаю и догадываюсь, что ты уговариваешь его написать еще одну книгу.

— Я?! Уговариваю его?! Я больше никого не буду уговаривать написать для нас книгу, ни одного человека. Это все в прошлом, Георг, в прошлом! В этой проклятой клинике я пообещал себе никогда не думать о новых программах и книгах.

— Ты это серьезно? Ты на самом деле думаешь, что сможешь обойтись без своей прежней бурной творческой жизни?

— Я в этом абсолютно уверен. Я больше не буду заниматься изданием книг. Это для меня слишком неспокойное занятие.

Хойкен заметил, что лицо старика снова выражает его чувства. Отец поднял брови, показывая этим важность своих слов, но потом сразу стал задумчивым, как будто и сам не очень верил в свое бахвальство. Люди, которые видели его впервые, часто не знали, как он будет вести себя дальше. Хойкен подумал, что ему тоже придется привыкать к этим контрастным «ваннам».

— В твое отсутствие нам довелось столкнуться с тем напряжением и заботами, которыми ты был занят в концерне, — произнес Хойкен. — Мы хорошо с ними справились, но это было нелегко.

— Это было нелегко, потому что я вам все усложнил — это ты хотел сказать?

— Да, именно это я хотел сказать.

Отец отложил газету, снял очки и опустил руки на колени. Впервые после инфаркта Хойкен осмелился разговаривать с ним о концерне. Может быть, это неправильно, может быть, нужно было подождать пару дней, но он не мог больше ждать. Он хотел знать, как отец представляет себе будущее.

— Я хочу пить, — сказал старик. — Принеси мне стакан воды, и мы продолжим наш разговор.

— Сейчас, — ответил Хойкен. — Но сначала нам нужно выяснить, можно ли тебе говорить о делах.

— Лоеб, мой милый, здесь ничего не может мне запретить. В клинике рядом со мной всегда находились медики, которые пресекали любые разговоры, которые касались концерна. Но сейчас мы можем говорить свободно. Какая роскошь!

Да, в больнице говорить о концерне было невозможно. Ведь отец был такой слабый, к тому же он сам не хотел затрагивать эту тему. Однако Хойкен был уверен, что большую часть времени, проведенного в клинике, отец занимался тем, что обдумывал будущее концерна. Размышляя об этом, Георг пошел на кухню. Все в доме теперь выглядело совсем не так, как несколько дней назад. В большой прихожей разложены чемодан и сумки. На кухне Лизель готовила обед. Одна кастрюля уже стояла на плите, на большом столе лежала горка мелко нарезанных овощей. Во дворе трудились сербы-садовники, возле машины хлопотал Secondo. Он носил ящики с минеральной водой и фруктовыми соками в подвал.

— Что ты готовишь, Лизель? — спросил Хойкен.

— Он захотел гуляш из дичи, — ответила Лизель. — Гуляш из дичи, домашнюю лапшу и бокал красного вина.

— Красное вино? Думаю, профессор это не разрешил бы.

— Кого интересует, что позволит нам господин Лоеб? — сказала Лизель и продолжала хлопотать, не поднимая голову от стола. Хойкен заметил, что здесь по-прежнему никто не осмеливается противоречить отцу. Все, что он сказал, исполняется без «если» и «но». Если вдруг он захочет бифштекс из кенгуру, Лизель обойдет полгорода, чтобы раздобыть все это.

Хойкен принес стакан воды и увидел, как отец использовал короткую передышку. Старик стоял у открытого окна и держал в руке зажженную сигару.

— Ты куришь! Так не пойдет! — возмутился Хойкен и поставил стакан с водой на маленький стол возле кресла.

— Я курю, пью, и мир пока не рухнул, — отвечал ему отец. — Давай не затевать бесполезных дебатов, лучше поговорим. Прежде всего — Ханггартнер. Его роман в печати? Вы уложитесь в срок?

— Экземпляр для чтения выйдет вовремя, — сказал Хойкен. — Ханггартнер сначала немного пококетничал, но потом мы с ним договорились, и он привез свою рукопись. Кроме этого, он нам подкинул новый проект, Байерман как раз над ним работает.