Книга Семья Рэдли - Мэтт Хейг

— Где Ева? — спрашивает он у Клары с мамой. — Что он с ней сделал?

Те не знают, что ответить.

У Роуэна все сжимается внутри. Перед его мысленным взором встает картина: безжизненное тело Евы опускается на морское дно.

Все изменится

По пути в Бишопторп Джеред постоянно разговаривает с дочерью, глядя на нее в зеркало заднего вида. Она лежит на заднем сиденье, плотно закутанная в отцовский свитер. Он гонит со скоростью сто тридцать пять километров в час, ветер раздувает Еве волосы, на лицо падают капли дождя, смешиваясь с кровью.

— Ева, — почти кричит он, чтобы его голос мог пробиться сквозь дождь и ветер. — Ева, пожалуйста, не спи. — Джеред вспоминает, с каким презрением она смотрела на него несколько часов назад, сколько обиды и раздражения читалось в ее глазах все эти два года. — Все будет хорошо. Я изменюсь. Все изменится. Даю слово.

Ева так и не открывает глаза, и Джеред боится, что уже слишком поздно. Мимо окна пролетают деревья и дорожные знаки, которые он не успевает разглядеть. Всего за несколько минут он из Тёрска домчался в Бишопторп и теперь несется по главной улице. Справа мелькает их дом на Лоуфилд-клоуз, но он едет дальше. Из «Плута» выходит мужчина и видит, как мимо него проносится «королла» Джереда на скорости, больше чем вдвое превышающей допустимую. Мелькают закусочная, аптека, гастроном — только сворачивая на Орчард-лейн, он притормаживает.

Но, добравшись до дома Рэдли, он несколько секунд ждет в машине, дабы убедиться в разумности своих действий. Он снова пытается заговорить с Евой:

— Ева? Ева, ты меня слышишь?

Она истекает кровью, его свитер насквозь промок и потемнел. Джеред понимает, что времени у него совсем мало. Минута, если не меньше. Помпезные дома вокруг застыли в спокойном неведении, Джеред почти физически ощущает их сухое безразличие к жизни его дочери.

Бремя безжалостно идет, решение надо принимать немедленно. Превратить Еву в нечто иное, в живое, но страшное существо, способное убивать, или отпустить, позволив ей стать безобидной, как все мертвые?

— Ева?

Сомкнутые веки слегка дергаются.

Джеред выходит из машины, открывает заднюю дверь. Бережно, как хрустальную, он поднимает дочь с заднего сиденья и несет через улицу.

«Нет, — говорит он себе. — Нет. Одумайся! Нельзя же…»

Он представляет себе, как жена сурово взирает на него сверху. И осуждает, как вправе осуждать только призраки.

— Мне очень жаль, Тесс. Прости.

Он идет по подъездной дорожке, Ева безжизненно висит у него на руках. Добравшись до двери, стучит в нее ногой, твердо, но не слишком сильно.

— Помогите, — четко выговаривает он. Потом повторяет громче: — Помогите!

Дверь открывает Питер. Он смотрит на Джереда, на девочку в его руках. Замечает, что они оба в крови.

Сглотнув, Джеред произносит то, что велит ему долг:

— Спасите ее. Пожалуйста. Я знаю, кто вы такие, но прошу вас, спасите ее.

Во тьму

Все собрались вокруг, словно пастухи в жуткой рождественской драме. Роуэн еще не успел снять мокрую одежду, но дрожит он не от холода, а от того, что происходит у него на глазах: Ева лежит у них на диване, истекая кровью, а Питер проверяет ее пульс.

— Все нормально, — успокаивает брата Клара, сжимая его руку. — Папа знает, что делать.

Джеред стоит на коленях перед диваном, гладя дочь по голове, а она то приходит в себя, то снова теряет сознание. В очередной раз открыв глаза, Ева смотрит на Роуэна.

— Помоги, — просит она.

Роуэн проклинает свою беспомощность.

— Пап, дай ей крови. Спаси ее.

Хелен тем временем поспешно объясняет Джереду то, что ему уже известно:

— Вы понимаете, что, если мы дадим ей крови, она станет вампиром? И скорее всего, у нее возникнет очень сильная привязанность к тому, чью кровь мы используем для обращения.

Ева все не спускает глаз с Роуэна. Она вполне понимает, что к чему. Понимает, что за ее спасение он отдал бы все на свете. Понимает, что он чувствует: если б только он мог спасти ее, то спас бы и самого себя. А еще Ева понимает, что любит его, и под его беззащитным взглядом находит в себе мужество принять свою дальнейшую судьбу.

Она пытается заговорить. Слова точно якорем зацепились в горле, не выталкиваются наружу, но Ева не сдается.

— Твою, — выдыхает она почти неслышно.

В мгновение ока он оказывается рядом, наклоняется к ней, напрягая слух. Ее веки безвольно смыкаются. Собрав все оставшиеся силы, до последней капли, она выговаривает:

— Твою кровь.

И проваливается в забытье.

Глубже и глубже во тьму.

Утроба

Она ощущает вкус.

Вкус настолько совершенный, что распространяется на все чувства: об него можно греться, его можно увидеть — как будто черный океан, на дне которого она лежит, окрашивается великолепным сияющим багрянцем.

И она плывет вверх, возвращаясь к жизни.

Открывает глаза и видит Роуэна. У него течет кровь. Его ладонь порезана под большим пальцем, кровь льется прямо ей в горло. Вид у Роуэна озабоченный, но постепенно тревога сменяется облегчением. В глазах у него стоят слезы, и Ева понимает, что он ее спасает, вот прямо сейчас.

Кровь все течет и течет, и Ева вдруг обнаруживает, что знает о нем абсолютно все. Не обыденные подробности его жизни, не бессмысленные факты, которые известны другим людям, а нечто более глубинное. Так знает свою мать младенец, лежащий в теплой красной утробе.

Всеобъемлющее, пульсирующее, жизнетворное знание.

А зная его так хорошо, она не может его не любить и понимает, что и он любит ее точно так же: любовь, текущая у него в крови и впитанная ею, отражается на него через нее, словно они — два зеркала, поставленные друг напротив друга.

Я тебя люблю.

Ты — это я, а я — это ты.

Я буду защищать тебя, как и ты будешь защищать меня.

Всегда.

Вечно.

Ева улыбается, и Роуэн улыбается в ответ.

Она переродилась.

Она влюблена.

И, прожив два года во тьме, она готова принять истинное великолепие жизни.

— Все хорошо, — говорит ей Роуэн. — Ты здесь. Все кончено. Его больше нет.

— Да.

— Спасибо тебе.

— За что?

— За то, что выжила.

Ева наконец замечает, что в комнате есть и другие люди. Клара. Папа и мама Роуэна. Ее папа.