Книга Святослав (Железная заря) - Игорь Генералов

На правом крыле Святослав разгадал замысел вражеских воевод. Впрочем, иного выбора у них и не было: дать высадиться русам, свалить конницей в реку, дабы разом причинить большой урон, а затем ударить в спину Икморю. Выстроились стеной, спрятав первые ряды за длинными щитами и ощетинившись копьями. Святослав, затянув под подбородком ремень шелома, обратился к кметям:

— Стоим, братья! Нас опрокинут — порубят остальных!

Конница уже недалеко, видно, как летит в сторону земля от конских копыт, как застыли развёрстые в крике рты воинов. Удар, хруст ломаемых копий, дикое ржание лошадей. Стена проломилась, но сила напуска уже ослабла. Вершников рубили, тащили с коней, те, вертясь, яростно отбивались. Протрубил рог — болгары отзывали своих для нового натиска.

— Держать ряды! Выдержали — ещё раз выдержим!

Конница отхлынула и, сбившись тесными рядами, снова пошла на русов. Снова удар. Кто-то, кувыркнувшись через лошадиную голову, залетел прямо в строй, короткий вскрик тут же оборвал чей-то засапожник. Снова свалка боя, конные смешались с пешими, напрасно зовёт рог, конница завязла и гибла, оставшиеся торопливо, яря коней, уходили в сторону леса. Теснота битвы обманчиво исчезала. Святослав перепрыгнул через мёртвую лошадь и подскользнулся на вывалившихся из вспоротого брюха кишках. Всего одно мгновение — и град ударов обрушился бы на князя, если б не закрывшие его кмети. Но битва постепенно умирала вместе с воинами и победители уже лупили доспехи с мёртвых побеждённых. Отдельные отряды ещё сопротивлялись, но поле было за русами.

Вестоноша принёс весть, что на левой руке Акун тоже отбился при помощи подоспевшего воеводы Анунда, что оставался в запасном полке при лодьях. А Икморь гониться за разбежавшимся врагом. Чело недолго держалось: там стояли смерды, оторванные от сохи, не бывавшие в битвах и не желающие сражаться за царя Петра. И было бы по-иному, не будь богумилов, призывающих к бунту против византийской церкви, не будь своих болгарских комитопулов, выступавших против Петра и поддерживающих Святослава, уже в сказках тоже ставшего своим. И бились бы смерды не на жизнь, а насмерть с находниками, но Пётр и Сурсувул сами рыли себе могилу, недооценив и не выслушав народ, оперевшись на призрачные ромейские обещания.

Знахари вытаскивали и перевязывали раненых, кмети вели полонянников, отлавливали по полчищу коней, сбивая их в табун. Святослав, умывшись в реке, освежившись после битвы, тяжело ступая, пошёл в сторону полона. Полонянники, согнанные в кучу, стояли, сидели, лежали, затравленно смотря на русов. Отдельным отрядом собрали тех, кого взяли в конном бою, их было гораздо меньше, и раненых среди них больше, почти все в бронях, а в глазах — жгучая ненависть без страха за свою участь. Эти — настоящие воины. Среди полона по-хозяйски бродил Мирчо. К нему обращались с надеждой в голосе, он отвечал что-то, кивая головой в сторону князя. Какой-то болгарский кметь рванулся к Мирчу, но глубокая рана в боку, полученная в бою, свалила его на землю.

— Ты, сукин сын, русам продался! — сдавленно закричал он.

— Это ты с Петром ромеям продался! — огрызнулся Мирчо.

Стоявший на страже русский кметь ткнул раненого древком копья:

— Тихо тут!

Князь, положив левую руку на черен меча, прошёлся вдоль полонянников-смердов, сдвинув на переносье брови, всматривался в лица. Набрал в грудь воздуха, заговорил:

— Возвращайтесь в свои дома! И передайте своим, что русы не трогают тех, кто не вздымает меч на них! Я, русский князь Святослав, имею право на болгарский стол так же, как и Пётр и сыновья его. Но я не буду отбирать у него Болгарию! Пусть каждый из нас возьмёт то, что принадлежит ему по праву. Земля по Дунаю моя и я заберу её! Вам дадут по одному коню на троих и снедный припас с вашего обоза, чтобы вы добрались к себе домой и рассказали, что было тут.

Святослав резко повернулся и пошёл в сторону других пленных. Смерды какое-то время стояли, застыв, всё ещё не веря в свободу. Сначала осторожно, потом смелее начали расходиться.

Воевода Радован, встал навстречу князю, поддерживаемый сбоку одним из своих воинов. Голову перевязывала окровавленная тряпица, правый глаз, распухший, совсем был закрыт. Святослав смерил воеводу взглядом, сказал, чуть усмехнувшись:

— Вижу — в плен ты не сам сдался. Переходи ко мне и скажи об этом своим людям.

Радован уставился на Святослава единственным видящим слезящимся глазом. Изо рта сочилась кровь, запёкшаяся кровь была и на бороде, на шее, выскочив из-под рубахи раскачиваясь висел почерневший серебрянный крест. Радован заговорил и было видно, что слова даются ему с трудом:

— Я не меняю государей, князь. Да и взял бы ты меня? Изменивший единожды изменит и вдругорядь. И своим людям я говорить о сём не буду, сам скажи, может, и найдёшь переветников.

На скулах у Святослава заиграли желваки, дёрнулась верхняя губа, подпрыгнули вверх длинные усы. Набежавшие облака закрыли солнце, лёгкий ветерок шевелил длинные пепельные волосы на голове главного болгарского воеводы. Князь больше не смотрел на него.

— Вы хорошие воины, — обратился он к болгарской дружине. — Сражайтесь под моим стягом. Кто принесёт мне клятву, тому найдётся место, меч и конь.

— Против своих воевать, что ли? — раздался голос. Спросивший не прятался, даже привстал, опираясь на выструганную палку.

— Не против своих, а за князя. Сейчас мы воюем против царя Петра. А завтра пойдём воевать против ромеев, а может, угров или ещё кого-нибудь, — ответил за Святослава неслышно подошедший Икморь.

— Комитопулы свои вам? То-то, что свои, а Сурсувул рать супротив них выставил. И вы могли бы быть там.

Болгарин поколебался, хотел что-то сказать, но отмотнул головой и плюхнулся обратно на землю.

А с поля уже вовсю расходились освобождённые смерды, подгоняли лошадей, тащивших волокуши с ранеными, а где и с убитыми — везли домой предать земле. Свои русы по-деловому суетились: чистили оружие, варили кашу, несли брёвна — рубить колоды для погребального костра, кое-кто фыркая и с пересмехом смывал в реке с тела ратную грязь, вовсе не обращая внимания на уходивших болгар. Для русов они уже не враги, будто и не было битвы. Князь отпустил — ну и ладно.

Воевод скоро казнили, по чести отрубив головы мечом. Первого вели к наскоро сделанной из пня плахе Радована. Воевода ослабел совсем и его почти несли. Остальные, белея лицом и последний раз осматриваясь отрешённым предсмертным взором, подходили сами, без криков, слёз, не роняя себя. Воина с первого дня обучения учат умирать, какому бы богу он ни поклонялся, а от не готового к смерти, а значит, и битвам отвернутся свои же и ему больше не будет места в дружине. Такой не закроет товарища от разящего хараклуга, побежит с поля, когда на него идёт сильнейший числом противник, не поделится с братом по оружию последним куском хлеба.

И тут с воинов будто слетело некое обязательство. Хоть и далеко не все, но многие набранные некогда из дружин местных дунайских волостелей перешли на сторону Святослава. Среди них оказалось даже с десяток фракийцев, обычно хорошо относившихся к ромеям. Остальным было наказано похоронить своих и идти на все четыре стороны. Полон за собою таскать незачем, да и пусть идёт слух по болгарской земле о доброте русского князя.