Книга Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II - Петр Романов

В советские времена в Москве вышли две книги с характерными для той поры названиями: «Безумство храбрых. Русские революционеры и карательная политика царизма» и «Царизм под судом прогрессивной общественности», где предпринималась попытка доказать правомочность революционного террора. Упрек к террористам из организации «Народная воля» у автора книг Николая Троицкого нашелся лишь один и вполне предсказуемый: недопонимание народовольцами исторической правоты основных догматов марксизма.

О том, чего стоило России «безумство храбрых», речь в книгах, естественно, не идет. Как нет там и расшифровки блистательного термина «прогрессивная общественность». Придется сделать пояснения нам. В широком смысле слова в советские времена под этим термином подразумевались все те, кто солидаризовался с внешней и внутренней политикой СССР, а в дореволюционные – просто оппозиция правящему режиму. То, что в царской России власть может быть только реакционной, а оппозиция, наоборот, только прогрессивной, принималось за аксиому.

Между тем, отчасти справедливо критикуя царизм времен Александра II, «прогрессивная общественность» на самом деле оказалась неспособной предложить России свою собственную позитивную, а главное, бескровную альтернативу, в полной мере учитывающую непростые российские реалии. Оппозиция просто требовала от власти всего и сразу.

К тому же в головах русских оппозиционеров царил тогда немалый хаос, где причудливо сочетались смутные воспоминания о Вольтере и русском масонстве, поверхностное знание западного парламентаризма и молитвы славянофилов, бархатные лоскутки христианского гуманизма и битое стекло анархизма, зачатки социализма и антиправительственные филиппики из последней статьи Герцена в журнале «Колокол».

Весь этот причудливый идейный винегрет в сознании русской интеллигенции вряд ли можно считать полноценной политической позицией. Этого запаса вполне хватало, чтобы устроить на лекции в университете какому-нибудь лояльному власти профессору обструкцию в виде «кошачьего концерта» (слушатели дружно начинали шуметь и мяукать в аудитории), но было мало, чтобы предложить свою программу выхода из кризиса или хотя бы осознать всю опасность для России рецептов, предлагаемых радикалами.

Один из крупных российских государственных деятелей той поры Николай Милютин, принадлежавший к группе так называемых «либеральных бюрократов» (фактический руководитель всей работы по освобождению крестьян), узнав об очередных беспорядках в студенческой среде, писал в 1861 году из-за границы своему брату, военному министру Дмитрию Милютину:

…Во-первых, наружу выходят только крайние мнения… во-вторых, либеральные стремления не получили еще определенных образов: все это слишком общо, смутно, шатко и исполнено противоречий. Такая оппозиция бессильна в смысле положительном, но она, бесспорно, может сделаться сильною отрицательно.

Последнее предсказание Николая Милютина сбылось полностью. Столь неуемной и неконструктивной оппозиции со стороны левых по отношению к правительству, реализующему либеральную реформаторскую программу, Александр II, переправляясь через Рубикон, предугадать не смог, а потому оказался неспособен привлечь «прогрессивную общественность» на свою сторону.

О том, существовал ли подобный шанс в тогдашней России хотя бы в принципе, спорят до сих пор. Думаю, шансы были ничтожно малы. Слишком сильное распространение получили уже радикальные идеи. Слишком слабым, за рядом очевидных исключений – братья Милютины тому пример – оказалось тогдашнее правительство.

Тот же Николай Милютин рекомендовал правительству активно заняться формированием общественного мнения, срочно объединив вокруг реформаторов центристов, то есть создав своего рода «правительственную партию». Но тут же признавал, что все эти «рассуждения должны казаться бесполезными», поскольку «нынешний состав нашего правительства не в силах возвыситься до общей, разумной программы, хотя бы она была написана семью древними мудрецами и вся заключалась бы в рамках крошечной четвертушки».

Русская история предельно точно зафиксировала, где, когда и при каких обстоятельствах постепенно набиравший силу революционный паводок преодолел критическую отметку, после чего в России и начался катастрофический потоп. Это произошло 1 марта 1881 года в Петербурге в 2 часа 15 минут пополудни на набережной Екатерининского канала, где царь-реформатор был убит группой революционеров-боевиков, бросивших в императорскую карету две бомбы. Первый взрыв поразил конвой и проходившего мимо мальчика. Второй – императора.

Биограф Александра II историк Сергей Татищев пишет:

Когда рассеялся дым, пораженным взорам присутствующих, как пострадавших, так и уцелевших, представилось ужасающее зрелище. Прислонившись спиной к решетке канала, упершись в панель руками, без шинели и без фуражки, лежал окровавленный монарх. Обнажившиеся ноги были раздроблены; кровь сильно струилась по ним, тело висело кусками, лицо было все в крови.

Вся дальнейшая история царизма – это рассказ о том, как власть безуспешно боролась с потопом.

О том, как сложилась бы судьба России, не случись убийства Александра II, можно лишь гадать. Известно только, что утром в день своей гибели император вызвал в Зимний дворец председателя кабинета министров Валуева и передал ему проект важного правительственного сообщения. В документе говорилось о необходимости созыва депутатов от губерний, дабы они помогли правительству уяснить требования народа. На 4 марта уже назначили заседание комитета министров для утверждения проекта, названного по имени тогдашнего министра внутренних дел «конституцией Лорис-Меликова». Как признавал позже даже Ленин, принятие этого документа при определенных обстоятельствах могло изменить ситуацию в стране коренным образом.

Перейдя через Рубикон, русский Цезарь нашел на той стороне не одного, а сотни Брутов. Когда после первого покушения на царя (выстрел Каракозова в 1866 году) в Петербург из США прибыла специальная делегация Конгресса, чтобы выразить Александру II поддержку от имени американского народа, гостям пришлось деликатно объяснять, что в Царя-освободителя на самом деле стреляли не «враги эмансипации». Так было записано в документе, который привезла с собой делегация.

Американцам, только что пережившим кровопролитную войну ради избавления от работорговли, иной вариант просто не пришел в голову. Не мог же, в самом деле, в Авраама Линкольна стрелять освобожденный им негр…

Парижский договор. Мир, слишком похожий на перемирие

Получив известие о потере Севастополя, Александр II принял тяжкую новость достойно. В блестяще составленном приказе для армии император отдал должное участникам обороны, подчеркнув, что «есть невозможное и для героев».

Несмотря на очевидную рану, что нанесло русскому самолюбию падение Севастополя, общественное мнение России в этот момент было полностью на стороне власти и молодого царя. Поражение одинаково горько переживали тогда и славянофилы, и западники. Чувства их лидеров, Аксакова и Грановского, находившихся на разных идеологических полюсах, оказались в это время весьма схожи. Поражению радовалась лишь небольшая группа политэмигрантов в Лондоне.