Книга Сексуальная жизнь в Древнем Риме - Отто Кифер

Рассказу о Дафне интересно противопоставить миф о Вертумне – боге, который мог по своей воле менять облик, – и его ухаживаниях за нимфой садов Помоной (xiv, 623 и далее):

В те времена и Помона жила. Ни одна из латинскихГамадриад не блюла так усердно плодового садаИ ни одна не заботилась так о древесном приплоде.Имя ее – от плодов. Ни рек, ни лесов не любила;Села любила она да с плодами обильными ветви.Правой рукою не дрот, но серп искривленный держала;Им подрезала она преизбыточность зелени илиРост укрощала усов; подрезала кору и вставлялаВетку в нее, чужеродному сок доставляя питомцу.Не допускала она, чтобы жаждой томились деревья.Вьющихся жадных корней водой орошала волокна.Тут и занятье и страсть, – никакого к Венере влеченья!Все же насилья боясь, от сельчан запирала девицаДоступ к плодовым садам; не пускала мужчин и боялась.Что тут ни делали все, – мастера на скаканье, сатирыЮные или сосной по рогам оплетенные Паны,Даже Сильван, что всегда своих лет моложавее, богиВсе, что пугают воров серпом или удом торчащим, —Чтобы Помоной владеть? Однако же чувством любовнымПревосходил их Вертумн. Но был он не более счастлив.Сколько он ей, – как у грубых жнецов полагается, —в кошахСпелых колосьев носил – и казался жнецом настоящим!Часто в повязке бывал из травы свежескошенной, словноТолько что сам он косил иль ряды ворошил; а нередкоС дышлом в могучей руке, – поклясться было бы можно,Что утомленных волов из плуга он только что выпряг.То подчищателем лоз, садоводом с серпом появлялся;То на стремянку влезал, как будто плоды собирая;Воином был он с мечом, с тростинкой бывал рыболовом.Так он обличья менял, и был ему доступ свободныйК деве, и вольно он мог веселиться ее созерцаньем.

В итоге он превращается в старуху, которая делится с Помоной своим жизненным опытом в форме высокопарной речи о преимуществах брака над незамужней жизнью:

Ныне, меж тем как бежишь и просящих тебя отвергаешь,

Тысяча ждет женихов, – и боги, и полубоги,Все божества, что кругом населяют Альбанские горы.Ежели умная ты и желаешь хорошего брака,Слушай старуху меня, потому что люблю тебя большеВсех, не поверишь ты как! Не думай о свадьбах обычных,Другом постели своей Вертумна ты выбери.Смело Я поручусь за него, – затем, что себя он не знаетЛучше, чем я. Не странствует он где придется по миру,Здесь он, и только, живет. Он не то что обычно другие, —Как увидал, так влюблен. Ты первым его и последнимПламенем будешь. Тебе он одной посвятит свои годы.

Но ни его убедительная речь, ни легенда, рассказанная изменившим свою внешность богом, не трогают Помону. Тогда он появляется в своем истинном виде, как юноша, лучащийся божественностью:

…таким пред нею явился, какоеСолнце бывает, когда лучезарно блистающим ликомВдруг победит облака и уже без препятствий сияет.Хочет он силою взять; но не надобно силы.Красою Бога пленилась она и взаимную чувствует рану.

Приведенные выше отрывки – превосходные примеры римской риторики. Но очередная сцена словно позаимствована из старинной комедии: Юнона как ревнивая жена и Юпитер, влюбленный в Ио. Бог увидел прелестную девушку и задержал ее, окружив тьмой место, где надеялся обладать ею. Вечно ревнивая Юнона случайно взглянула в ту сторону и заметила неестественную тьму:

И огляделась кругом: где муж, – затем что проделкиЗнала уже за своим попадавшимся часто супругом.И, как его в небесах не нашла, – «Или я ошибаюсь,Или обиду терплю!» – сказала и с горнего небаПлавно на землю сошла и уйти облакам повелела.Он же супруги приход предчувствовал и незамедляИнаха юную дочь превратил в белоснежную телку.

Еще один пример. Меркурий, влюбленный в Герсу, готовится к свиданию с возлюбленной, но сперва прихорашивается подобно знатному римскому юноше (ii, 731):

Путь изменил он, летит он на землю, небо оставив,И не скрывает себя: до того в красоте он уверен.Но хоть надежна она, помогает ей все же стараньем.Волосы гладит свои, позаботился, чтобы хламидаЛадно спадала, чтоб край златотканый получше виднелся.В руку он стройную трость, что сон наводит и гонит,Взял и до блеска натер крылатых сандалий подошвы.

В «Метаморфозах» мы также находим любопытный и интересный рассказ о сотворении бисексуального существа Гермафродита, произошедшего от союза влюбленной нимфы Салмакиды с невинным юношей. Перескажем этот сюжет в прозе, поскольку он заслуживает дословного перевода (iv, 288 и далее):

«Наяды вскормили в пещерах на горе Ида мальчика, рожденного божественной Кифереей Меркурию. Кто его мать и отец, было легко узнать по его лицу. Он даже носил имя родителей – Гермафродит, от Гермеса и Афродиты. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, он оставил кормилицу Иду, оставил родные горы и стал блуждать по неизвестным местам мимо неизвестных рек, благодаря любопытству не зная усталости. Так он пришел в ликийские города и к карам, соседям ликийцев. Там он увидел озеро с водой, прозрачной до самого дна. Рядом же не было ни болотного тростника, ни бесплодной осоки, ни острого камыша: вода была чиста, как кристалл. Берега озера окружали свежий дерн и вечнозеленая трава. Здесь жила нимфа. Она не охотилась, не стреляла из лука, не состязалась в беге, единственная из наяд, неизвестная резвой Диане. Сестры часто говорили ей: «Салмакида, возьми дрот или ярко расписанный колчан и оживи часы своего безделья охотой!» Но она не брала ни дрот, ни расписанный колчан, не желая проводить время в охоте. Она умывала свое прекрасное тело родниковой водой, причесывала волосы и спрашивала у воды, что ей подходит к лицу. Затем, окутав тело прозрачным покровом, она отдыхала на нежных листьях или мягкой траве. Часто она собирала цветы. Именно это она делала, когда впервые увидела мальчика и возжелала его.

Но она подошла к нему не прежде, чем приосанилась, осмотрела свой убор, смягчила выражение лица и действительно стала красивой. Она начала с таких слов: «Мальчик, я верю, что ты из богов. И если ты бог, то, значит, ты – Купидон. Если же ты смертный, то будут благословенны твои отец и мать, счастлив твой брат, счастлива твоя сестра, если она есть, и счастлива твоя кормилица. Но счастливее всех твоя невеста, если ты обручен, считая, что кто-то достоен быть твоей женой. И если невеста у тебя есть, пусть моя любовь будет тайной. Если невесты у тебя нет, позволь мне взойти на твое брачное ложе». Сказав так, она замолкла. Юноша покраснел: он ничего не знал о любви. Но и стыдливость его украшала… Нимфа снова и снова умоляла его дать ей хотя бы братский поцелуй; она уже обхватила его за белую шею, когда он воскликнул: «Прекрати, или я убегу и брошу и тебя, и эту землю». Нимфу охватил страх. «Чужеземец, можешь владеть этим местом». Сделав вид, будто уходит, она спряталась за кустарником, озираясь назад, и присела там, подогнув колено. Мальчик, решив, что остался один, принялся бегать туда-сюда, то и дело погружая ногу до лодыжки в игривую воду. Вскоре, привлеченный ласковой теплотой воды, он сбросил мягкую одежду со своего нежного тела. Нимфа была потрясена: при виде его юной наготы ее страсть воспылала. Ее глаза разгорелись, подобно лику солнца, отраженному в чистом кристалле.