Книга Кавказская Атлантида. 300 лет войны - Яков Гордин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не решаясь без моего согласия удовлетворить таковой просьбы Гаджи-Мурата, генерал фон Клугенау испрашивает на то моего распоряжения, присовокупляя при том, что с переходом к нам Гаджи-Мурата, к которому, вероятно, присоединятся многие из его приверженцев, Авария и Койсубу не будут подвергаться столь частым набегам, как ныне, ибо Шамилю трудно будет найти человека, который мог бы заменить Гаджи-Мурата.
Приняв во внимание важные последствия для нагорного Дагестана, которые могут произойти от перехода к нам Гаджи-Мурата, я немедленно по получении донесения генерал-майора фон Клугенау, предписал ему отправить к сему горцу печать свою в знак полного прощения Правительством его прежней вины, как его, так и приверженцев его, которые с ним возвратятся».
Николай начертал на рапорте:
«Важное дело, но много верить ему не должно; надо прежде, чтоб доказал на деле это желание загладить свою вину».
Император был совершенно прав. Хаджи-Мурат вовсе не собирался в то время переходить к русским. (Это произойдет через десять лет.) Он играл с генералом фон Клюгенау, с которым у него были давние счеты.
Нейдгарт и Клюгенау умалчивают о весьма существенной детали, о которой Николай, очевидно, помнил, — после убийства Гамзат-бека в 1834 году Хаджи-Мурат доминировал в Аварии, балансируя между русскими и горцами, но в 1836 году он был заподозрен — наверняка не без оснований — в сношениях с Шамилем, набиравшим силу, арестован генералом фон Клюгенау, бежал, едва избегнув при этом гибели, и стал одним из главных наибов имама.
В той тяжелейшей и достаточно нелепой ситуации, в которой оказался Кавказский корпус и вся русская администрация на Кавказе в 1843 году, Нейдгарт готов был закрыть глаза на прошлое наиба, поверить ему несмотря ни на что, найти оправдание его поступкам 1836 года, лишь бы получить хоть какой-то рычаг воздействия на события.
Пока Хаджи-Мурат водил за нос растерянного Нейдгарта, Шамиль тренировал свою конницу, прощупывал частными операциями слабые места в обороне противника, накапливал оружие, идущее из Турции через Черноморское побережье, и в конце августа нанес удар.
За первые три недели сентября Кавказский корпус потерял 55 офицеров и полторы тысячи нижних чинов, целый ряд крепостей. Были разорваны коммуникации, а замиренные в предшествующий период горские общества немедленно восстали и присоединились к имаму.
Одним из главных героев наступления был Хаджи-Мурат.
Стратегия пассивной обороны, сопряженная с попытками расколоть горцев и подвинуть их на борьбу с Шамилем, закончилась катастрофой.
Восстановить хотя бы приблизительное равновесие удалось только к весне 1844 года. На восстановление же военной репутации русских войск ушли годы.
Непосредственным результатом событий было смещение Нейдгарта и возвращение к практике мощных карательных экспедиций.
В июне 1845 года наместником Кавказа стал граф Михаил Семенович Воронцов, опытнейший генерал и администратор. Под давлением Петербурга он пошел с крупными силами на резиденцию Шамиля — укрепленный аул Дарго. Даргинская экспедиция осталась одним из самых страшных воспоминаний русских офицеров и солдат…
Начался новый десятилетний период — сколь кровавый, столь и бесплодный. И только после конца Крымской войны наступил неожиданный перелом — то была другая эпоха и для России, и для Кавказа.
Разумеется, читая архивные документы, перечитывая воспоминания участников Кавказской войны, мы неизбежно примеряем это знание к сегодняшним событиям. И становится очевидным, что Российской империи не удалось тогда, несмотря на гигантские усилия и тяжкие жертвы, развязать Кавказский узел. Мы видим уникальную историческую ситуацию — законсервированный на полторы сотни лет трагический для обеих сторон конфликт. Многолетняя пауза, прерываемая иногда мятежами, не изменила сути ситуации.
Петербург не понимал и не стремился понять внутреннюю логику поведения горцев. Такую попытку сделал, пожалуй, только князь Барятинский, что и помогло ему в начале 1860-х годов завершить войну.
Советская власть, располагая более мощными средствами подавления и более изощренной демагогией, пошла путем Российской империи, уверенно загоняя проблему вглубь.
Сталин, выходец с Кавказа, очевидно, многое понимал, но в его практику не входило развязывание узлов с учетом многосторонних интересов. Интерес у него был один — свой собственный, — и узлы он рубил. Его понимание — напротив того! — резко усугубляло меру жестокости.
В послесталинском СССР не нашлось никого, кто попытался бы понять, что же происходит на Кавказе под раскрашенной гуттаперчевой маской тривиального советского общественного быта — с обкомами, райкомами, исполкомами… А если и нашлось бы — власть запретила бы заниматься этим.
Конечно, генерал стратегической авиации СССР, окончивший советское военное училище и Академию, многолетний член КПСС Джохар Дудаев отнюдь не был идентичен истовому мусульманину имаму Шамилю. И, в отличие от века прошлого, перед Чечней не стоял нынче выбор — пасть на колени или погибнуть, и психология горца за прошедшие 130 лет в составе России достаточно адаптировалась к состоянию вассалитета — тем более условного, предлагавшегося Дудаеву. И, стало быть, пагубное для Чечни упрямство Дудаева и его наследников несоотносимо с неколебимостью Шамиля.
Но есть фундаментальные психологические пласты на глубине, хранящие взрывоопасные сгустки законсервированных конфликтов, которые детонируют от удара звуковых волн, идущих с поверхности. И тогда эти пласты — как при тектоническом разломе — внезапно выходят на поверхность…
Грехи и ошибки прадедов падают на потомков. Новая Россия оказалась сегодня лицом к лицу с кавказским кентавром образца 1843–2000 годов.
Силою самих обстоятельств
мы увлечены за Кавказ.
За многие десятилетия Кавказской войны XIX века, изнурительной для обеих противоборствующих сторон, государственными деятелями России, военными и статскими, было создано множество проектов покорения и устройства Кавказа и Закавказья. В них запечатлены представления российских государственных мужей — разных периодов и направлений — о характере возможных взаимоотношений между Россией и Кавказом, о самих горцах с их принципиально отличным от русского мировосприятием и самосознанием, запечатлены этические нормы, которыми считают возможным руководствоваться генералы и сановники.
В этих проектах ясно вырисовывается стратегическая неразрешимость проблемы. Без исследования этого пласта исторического материала куда менее понятен драматизм событий, происходивших на временном пространстве Кавказской войны. Особенно сейчас, в конце XX века, когда напряжение отношений России и Чечни, безусловного лидера кавказских земель, достигло вулканического градуса, а тактические компромиссы не решают главных проблем[96].
