Книга Забытая Византия, которая спасла Запад - Ларс Браунворт

Даже еще более опасными, чем очерненная репутация Византии на Западе, были ухудшившиеся отношения с Венецией. Итальянский город-государство стал настоящей торговой империей в основном за счет Византии, и растущее влияние венецианских купцов было непереносимо для рядовых византийских торговцев, чья торговля задыхалась. По улицам столицы нельзя было пройти, не столкнувшись с несносным венецианцем, и многие хотели, чтобы император отослал тех обратно в их лагуну.

Разумеется, такой могущественной империи, как Византия, было не нужно, чтобы ее торговцев вытесняли иностранцы, а ее богатства утекали в чужой далекий город. Иоанн Прекрасный пытался сдержать венецианское влияние, отказавшись возобновить их торговые права — но лишь спровоцировал войну, в которой безнадежно обветшавший византийский флот оказался совершенно бессилен. После нескольких месяцев конфликта, в течение которых берега византийских земель подвергались постоянным нападениям, а торговля оказалась нарушена, Иоанн проглотил свою гордость и уступил венецианским требованиям, добившись только новых взаимных обид. Его сын Мануил и здесь оказался более удачливым. В 1171 году император совершил поступок, в равной мере безрассудный и храбрый: он попросту приказал арестовать всех венецианцев в империи и захватить их товары, не обращая внимания на гневные протесты. Венецианский посол Энрико Дандоло был с возмущением отозван (хотя перед этим умудрился потерять один глаз), и его место занял могучий флот. Обе нации снова оказались на пороге войны, но в этот раз у Византии даже не было флота, поскольку Иоанн прекратил его финансирование несколько лет назад. Невероятно, но и в этот раз удачливость Мануила выручила его. На венецианских кораблях разразилась чума, снабжение флота было нарушено. Неудачливый дож вернулся в Венецию, принеся вместе с собой чуму, и был жестоко убит разъяренной толпой.

Морской торговле империи удалось избавиться от мертвой хватки венецианцев — но это была пиррова победа. На тот момент республика довольствовалась тем, что зализывала раны и баюкала раненое самолюбие, но в венецианской лагуне ничего не забыли. Пройдет тридцать два года, когда Венеция — и Энрико Дандоло — отомстят.

Ободренная выросшим международным уважением, Византия, которую снова стали рассматривать как великую державу эгейского и балканского регионов, уделяла мало внимания тем, кого ей довелось обидеть. Империя, которая, казалось, была в состоянии собрать огромные армии, просто топнув ногой, внушила страх своим врагам на Востоке и подчинила своей воле провинции на Западе. Мануил был настолько уверен в ее могуществе, что даже написал папе, по сути, предлагая стать мечом церкви. Но сила Византии была по большей части иллюзией, созданной тремя выдающимися императорами. Образованный и эффектный Мануил мог выглядеть настоящим императором и поражать всех встречных широтой своих познаний — но его победы не имели под собой реальной базы. Короли и князья крестоносцев клялись ему в верности, но все прекратилось, когда ушли его армии; и хотя турки стали его вассалами, это только усыпило империю. Без возвращения Малой Азии в состав империи Византия была лишена источников для надежного восстановления, но, за одним несчастным исключением, никто из императоров династии Комнинов никогда не предпринимал попытки вернуть потерянный центральный район полуострова. Их войны были исключительно оборонительными, реакцией на внешние угрозы, а не попытками возместить серьезный ущерб, нанесенный Манцикертом.

Самая важная ошибка Мануила состояла в том, что он не смог изгнать исламские армии из Анатолии. В начале его правления турки-данишмендиды были сломлены и расколоты, казалось, одного вида имперской армии достаточно, чтобы повергнуть их в страх. Приведя к повиновению государства крестоносцев, Мануил мог обратить меч против турок — но вместо того он принял их вассалитет и повернулся к ним спиной почти на десять лет.

В результате, когда имперские армии покинули этот регион, сельджуки вторглись на территорию данишмендидов, легко справившись со своими ослабевшими врагами. Первый раз за почти столетие турецкая Малая Азия снова оказалась объединенной под властью одного сильного султана. Вместо враждующих и разобщенных неприятелей Мануилу теперь противостоял объединенный враждебный фронт. В 1176 году он попытался исправить свою ошибку и отправился с армией на штурм турецкой столицы Икониума — но попал в засаду, переходя через перевал Мириокефал. После почти столетия неурядиц имперская армия опять показала себя столь же бессильной против турок, и безвозвратно утратила свою репутацию. Сила империи оказалась всего лишь чудовищной мистификацией, иллюзией, основанной на блестящей деятельности императора, но лишенной всяких оснований.

Мануил прожил еще четыре года и даже сумел устроить засаду на небольшое турецкое войско, отомстив за свое болезненное поражение. Но дух его был подорван, и колесо истории уже повернулось против Византии. Осенью 1180 года он смертельно заболел, и 24 сентября умер, приведя блистательный век Комнинов к завершению. Его смерть во многом походила на его жизнь: пример того, как замечательно он умел выбирать время. Правя во времена наивысшего авторитета Византии, он скончался как раз тогда, когда силы империи истаяли и небо потемнело. Император умер, оставив своих наследников перед самой бурей. Те, кто наблюдали за его похоронной процессией, не знали, что они в последний раз видят великолепие империи перед тем, как оно исчезнет. После Мануила весь карточный домик очень быстро развалится на части.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. МЕЧ, ОБАГРЕННЫЙ КРОВЬЮ ХРИСТИАН

Скорость, с которой разрушалась империя, оказалась неожиданностью даже для ее жителей. В прошлом, когда Византия находилась под угрозой, рано или поздно появлялись великие лидеры, но теперь казалось, что на имперской сцене полностью исчезли сколь-нибудь серьезные государственные деятели. Сын Мануила, двадцатилетний Алексей II, был совершенно не способен разобраться с назревшими проблемами, с которыми столкнулась империя. Он мог только смотреть, как турки беспрепятственно продвигаются в Малую Азию, блистательный Стефан Неманья объявляет о независимости Сербии, а беспринципный король Венгрии отнимает у империи Далмацию и Боснию.

Некоторая надежда появилась, когда троном завладел кузен Мануила Андроник — но он, полностью заслуживая свое прозвание «Ужасный»[193], оказался совершенно неподходящим спасителем. Например, к тому времени, когда он взошел на трон, Андроник уже совратил аж двух своих племянниц.[194] В полной мере наделенный энергией свей семьи, но не ее сдержанностью, он знал только язык силы, и хотя ему удалось победить коррупцию, его правление скоро превратилось в террор. Почти обезумев от паранойи, он заставил сына Мануила подписать свой смертный приговор, приказал казнить его, а в довершение всего совершил еще один извращенный поступок, женившись на одиннадцатилетней вдове казненного. Через два года терпению жителей столицы пришел конец — проявив подобающую случаю жестокость, они возвели на трон нового императора.