Книга Борис Рыжий. Дивий камень - Илья Фаликов

Председатель Казенной палаты — Представительный тучный старик — И директор. Я слышал дебаты, Но о чем? хорошенько не вник.

«Мы вас вызвали… ваши способности…» — «Нет-с! вернее: решительность мер». — «Не вхожу ни в какие подробности, Вы — губерниям прочим пример,

Господин председатель Пасьянсов!» — «Гран-Пасьянсов!» — поправил старик. «Был бы рай в министерстве финансов, Если б всюду платил так мужик!

Жаль, что люди такие способные Редки! Если бы меры принять По всему государству подобные!..» — «И тогда — не могу отвечать!

Доложите министру финансов, Что действительно беден мужик». — «Но — пример ваш, почтенный Пасьянсов?..» — «Гран-Пасьянсов!» — поправил старик…

1875

И впрямь — сильно. Да и сам диалог сделан виртуозно. Рыжий не раз прибегал к такой форме малой драматургии.

…Лариса, если Вам не трудно, напишите, ЧТО Вам не понравилось в моей книге, для меня это очень важно. Мне предложили выпустить вторую книжку в «Пушкинском фонде», и хотелось бы, чтоб она была лучше прежней. Я целиком полагаюсь на Ваш вкус.

Миллер просит его посмотреть в Интернете ее книгу «Между облаком и ямой». Она думала о новой книге, думала о принципах составления. Он знал эту книгу.

Дорогая Лариса, я читал «Между облаком и ямой». Это замечательная книга, без дураков. И составлена она правильно — каждый раздел как бы небольшая книжка, отрезок жизни со своей болью, радостью, интонацией, короче говоря. Поэтому я думаю, что следующую книгу вполне можно составить подобным образом. Это правильно. Но есть другой вариант. А. Ерёменко выпустил книг пять, где одни и те же стихи каждый раз составлены иначе, нежели прежде. И в каждой его книге открывается что-то новое. Такой подход более рискованный, но и более интересный. Я не имею права Вам что-либо рекомендовать, но всё же м. б. попробовать на этот раз пойти по второму пути? Посмотрите, вдруг да увидите, что получается не менее замечательная, но новая картинка. Ну вот, сам себя опровергаю, и всегда так.

14 апреля он сообщает ей сдержанно, без подробностей: «Дорогая Лариса, я немного болен, лежу в больнице. Забежал домой минут на тридцать»[18].

До 30 апреля, когда переписка оборвалась, он познакомил ее с последними своими стихами: «Я подарил тебе на счастье…», «Свети, слеза моя, свети…», «И посмертное честное слово…», «Рубашка в клеточку, в полоску брючки…», «Свернул трамвай на улицу Титова…», «Вот красный флаг с серпом висит над ЖЭКом…», «Гриша-Поросёнок выходит во двор…».

Особо оговаривается стих про трамвай, который ей особенно понравился, и он соглашается: «Мне тоже нравится „Свернул трамвай на улицу Титова“, такой перепев Набокова…»

Свернул трамвай на улицу Титова, разбрызгивая по небу сирень. И облака — и я с тобою снова — летят над головою, добрый день! День добрый, это наша остановка, знакомый по бессоннице пейзаж. Кондуктор, на руке татуировка не «твой навеки», а «бессменно Ваш». С окурком «Примы» я на первом плане, хотя меня давно в помине нет. Мне восемнадцать лет, в моём кармане отвёртка, зажигалка и кастет. То за руку здороваясь, то просто кивая подвернувшейся шпане, с короткой стрижкой, небольшого роста, как верно вспоминают обо мне, перехожу по лужам переулок: что, Муза, тушь растёрла по щекам? Я для тебя забрал цветы у чурок, и никому тебя я не отдам. Я мир швырну к ногам твоим, ребёнок, и мы с тобой простимся навсегда, красавица, когда крупье-подонок кивнёт амбалам в троечках, когда, весь выигрыш поставивший на слово, я проиграю, и в последний раз свернёт трамвай на улицу Титова, где ты стоишь и слёзы льёшь из глаз.

«Перепев Набокова» — указатель на набоковский «Трамвай»:

Вот он летит, огнями ночь пробив, крылатые рассыпав перезвоны, и гром колес, как песнопений взрыв, а стекла — озаренные иконы.

И спереди — горящее число и рая обычайное названье. Мгновенное томит очарованье — и нет его, погасло, пронесло.

И в пенье ускользающего гула и в углубленье ночи неживой — как бы зарница зыбкой синевой за ним на повороте полыхнула.

Он пролетел, и не осмыслить мне, что через час мелькнет зарница эта и стрекотом, и судорогой света по занавеске… там… в твоем окне.

21.1.23.

27 апреля — хорошая новость: «Дорогая Лариса, вот я вроде бы и дома». Она отправляет ему свои новые стихи, он восхищен:

Дорогая Лариса, спасибо за стихи, впечатление самое наилучшее, я бы сравнил его со своим впечатлением от «Вербной аллеи» (ошибка Бориса; надо «Вербная неделя». — И.Ф.) Анненского после первого осознанного прочтения этой вещи — за простотой и счастьем острое (не то слово) ощущение боли (тоже не то). Что-то вроде этого. «Сил осталось — ноль…», «Раствориться в пейзаже…», «А день имеет бледный вид…» — прелесть. Два последних стихотворения гениальны, на мой взгляд. Нет, без дураков, гениальны.

С нежностью, Ваш Боря.

А я вот ничего не пишу…

Последняя фраза их переписки принадлежит Ларисе Миллер — 30 апреля 2001 года: «Боря, очень рада Вашей реакции. Спасибо. А то, что Вы сейчас не пишете — это, как говорил Тарковский, „перед стихами“».

Стихов уже не случилось. Ей пришлось публикацию «Чаепития ангелов» на родине — в № 9 «Нового мира» за 2001 год — посвятить «Памяти Бориса Рыжего».