Книга Домик в Оллингтоне - Энтони Троллоп

– Так… изредка.

– И не громко? Скажите, Имс, громко ли я храпел?

– Раза два или три, милорд, вы принимались храпеть очень громко.

– В самом деле? – спросил граф, с видом крайнего недоумения. – А между тем, знаете ли, я слышал каждое сказанное вами слово!

В это время подали кабриолет, и двое молодых людей отправились в Гествик, сопровождаемые лакеем, ехавшим позади их на лошади доктора.

– Послушайте, Имс, – сказал граф, простившись с гостями, на пороге приемного зала, – вы говорите, что после завтра уезжаете в Лондон, значит, я с вами больше не увижусь?

– Нет, милорд, – сказал Джонни.

– Так слушайте же. Перед святками я приеду в Лондон на выставку рогатого скота. Двадцать второго декабря вы должны обедать со мной в моем доме, в улице Джермин, в семь часов ровно. Смотрите же, не забудьте. Запишите в памятную книжку, когда приедете домой. Прощайте, доктор, прощайте! Я вижу, что мне должно прибегать к бараньей котлете в середине дня.

Кабриолет покатился.

– Непременно сделает его своим наследником, – сказал Виккерс самому себе, медленным шагом пробираясь к своей комнате.

– Вы верно возвращались из Оллингтона, когда встретились с лордом Дегестом и быком? – спросил Крофтс.

– Да, я ходил туда проститься.

– Все ли они в добром здоровье?

– Я видел только одну, других двух не было дома.

– Кого же вы видели, мистрис Дель?

– Нет, Лили.

– И верно, сидит одна и мечтает о своем прекрасном лондонском обожателе? Конечно, мы должны смотреть на нее как на весьма счастливую девушку. Я нисколько не сомневаюсь, что она считает себя вполне счастливою.

– Не знаю, – сказал Джонни.

– Мне кажется, он очень хороший молодой человек, – заметил доктор. – Только мне не совсем нравятся его манеры…

– Мне тоже не нравятся.

– По всей вероятности, и ему не нравятся ни мои, ни ваши манеры. Впрочем, все к лучшему.

– Не вижу тут ничего хорошего. Он просто сноб, а я – нет.

Джонни выпил у графа две рюмки крепкого портвейна и потому более, чем когда-нибудь, был расположен к откровенности и вместе с тем к более крепким выражениям.

– Нет, я не думаю, что он сноб, – сказал Крофтс. – Если бы он был таким, мистрис Дель заметила бы это.

– Увидите, – сказал Джонни, сильно ударив вожжами лошадь графа, – увидите. Человек, позволяющий себе важничать перед другими, есть сноб, а он сильно важничает. К тому же я не думаю, что он честный, прямой человек. Черный для нас тот день, в который он явился в Оллингтон.

– Я не вижу этого.

– А я так вижу. Впрочем, никому другому я слова не сказал об этом, и не намерен говорить. Что тут может быть хорошего. Я полагаю, Лили должна теперь выйти за него.

– Разумеется должна.

– И быть несчастною на всю свою жизнь. О-о-ох! – И Джонни действительно вздохнул из глубины души. – Крофтс, я вам вот что скажу. Он берет прелестнейшую девушку из нашего места, девушку, которой он ни под каким видом не заслуживает.

– Я не думаю, однако же, что ее нельзя сравнить с ее сестрой, – сказал Крофтс протяжно.

– Как! Лили не может сравниться? – возразил Имс, как будто доктор сказал величайшую нелепость.

– Я всегда был такого мнения, что Белл несравненно лучше своей сестры.

– Вот что скажу я вам, мои глаза никогда еще не останавливались на создании, которое было бы так очаровательно, как Лили Дель. И этот зверь хочет жениться на ней! Послушайте, Крофтс, я все думаю, как бы мне затеять с ним ссору.

Крофтс, заметив при этих словах свойство болезни, которою страдал его спутник, не сказал больше ни слова ни о Лили, ни о Белл.

Вскоре после того Имс находился уже у дверей своего дома и был встречен матерью и сестрой с тем восторгом, с которым встречают героев.

– Он спас жизнь графа! – восклицала мистрис Имс, читая перед дочерью записку лорда Дегеста. – О боже! – И она почти в обмороке откинулась к спинке дивана.

– Спас жизнь лорда Дегеста! – сказала Мэри.

– Да, благодаря Провидению.

– Как же он сделал это?

– С помощью своего хладнокровия, присутствия духа и самоотвержения, так, по крайней мере, говорит милорд. Однако и в самом деле, как он сделал это?

– Как бы там ни сделал, только все же он изорвал себе платье и потерял шляпу, – заметила Мэри.

– Я нисколько об этом не думаю, – сказала мистрис Имс. – Не имеет ли граф какого влияния на управление сбора государственных доходов? Прекрасно было бы, если бы он мог повысить Джонни. Ведь это доставило бы сразу семьдесят фунтов стерлингов в год. Разумеется, он имел полное право остаться и обедать, когда милорд пригласил его. И Крофтс тоже там. Неужели понадобилась медицинская помощь?

– Нет, не думаю, ведь в записке говорится только о панталонах.

Таким образом, мать и сестра принуждены были ждать возвращения Джонни.

– Расскажи пожалуйста, Джон, как ты сделал это? – спросила мать, обнимая сына, лишь только отворилась дверь.

– Расскажи, как ты спас жизнь графа? – спросила Мэри, стоявшая позади матери.

– Неужели его сиятельство был бы убит, если бы ты не подоспел на помощь? – спрашивала мистрис Имс.

– И он очень сильно избит? – спросила Мэри.

– О, вздор! – отвечал Джонни, на которого результаты дневных подвигов вместе с портвейном графа все еще производили неприятное впечатление.

При обыкновенных случаях мистрис Имс рассердилась бы на подобный ответ своего сына, но в настоящую минуту она смотрела на него как на человека, стоявшего весьма высоко в общем мнении, и потому не чувствовала ни малейшей обиды.

– Расскажи, Джонни, пожалуйста. Нам непременно хочется узнать, как было дело.

– Да, право, нечего рассказывать, кроме разве того, что на графа бросился бык в то время, как я проходил мимо его поля, я прибежал на это поле, помог графу, и потом он заставил меня остаться у него отобедать.

– Однако его сиятельство говорит, что ты спас ему жизнь, – сказала Мэри.

– Благодаря Провидению, – прибавила мать.

– Граф подарил мне золотые часы с цепочкой, – сказал Джонни, вынув из кармана графский подарок, – признаться, я давно нуждался в часах. Мне не хотелось, однако же, брать их.

– С твоей стороны было безрассудно отказаться от них, – сказала мать, – я от души радуюсь, что ты был так счастлив. Помни, Джонни, когда тебе встречается счастье, не отворачивайся от него.

Наконец нежность матери и сестры заставили Джонни растаять, и он рассказал им всю историю. Боюсь только, что при описании подвигов графа, вооруженного лопаткой, он едва ли отзывался о своем патроне с достодолжным уважением.