Книга Верлен - Пьер Птифис

И все это «за красивые глаза» Рембо, способного на одни оскорбления и насмешки! Ах, как же он был на него зол! Письмо к Делаэ от 27 ноября 1875-го, в котором речь идет о Рембо, полно страшных обвинений в адрес «мерзкого фигляра» (так оскорбительно отозвался о Рембо Эрнест д’Эрвильи[366]). Когда Делаэ сообщил Верлену о том, что «наша Варвара» собирается начать подготовку к экзаменам в Политехническую и в Центральную школы, того словно прорвало: «Какой осел, которого даже ослы назвали бы ослом из ослов, посоветовал ему поступать в Политехническую?» Правда, чуть ниже он добавляет: «Если тебе попадутся на глаза его стихи (старые), прошу тебя, перепиши их и пришли мне».

«Его стихи? — отвечает Делаэ. — Да у него давно уже нет вдохновения. Я даже думаю, что он уж. и забыл о том, как оно выглядит».

Рембо больше решительно ни на что не годен.

Тем не менее некоторое время спустя, перед тем как уехать на рождественские каникулы, Верлен послал ему из Лондона — как обычно, через Делаэ — последнее письмо, датированное воскресеньем 12 декабря 1875 года, в котором он умоляет Рембо стать наконец посерьезней и задуматься о том, где правда, а где ложь.

«Я бы так хотел видеть тебя прозревшим, мыслящим. Мне очень горько знать, что ты занимаешься такими глупостями, ты — такой умный, такой способный (удивляешься? а это правда!). Я взываю к твоему отвращению ко всему и вся, к твоему гневу, перед которым ничто не устоит — и это гнев праведный, хотя ты и не знаешь, почему это так».

Конец письма довольно сухой:

«Прошу — сохрани в своей душе немного доброты (ну да!), немного уважения и немного тепла для того, кто всегда будет твоим другом, ты это знаешь.

Твой всем сердцем, П. В.

Я еще изложу тебе свои планы (в них нет ничего особенного) и дам советы, которым, я очень надеюсь, ты последуешь. Речь идет не о религии, хотя, как только ты ответишь мне „properly“[367] через Делаэ, я стану настойчиво советовать тебе обратиться к ней».

Разумеется, Рембо не ответил на столь неуклюжее письмо. Удивительно, что он не порвал его в клочки.

Что же касается Верлена, то он решил пренебречь рождественскими торжествами в «Гремма скул» и приблизительно 20 декабря уехал. В Аррасе, где его баловала гостинцами мать, в Фьефе, где он вновь встретился с семейством Декруа, Поль нашел утешение всем бедам и невзгодам этих мрачных месяцев.

Но в Бостоне возникли проблемы с устройством на работу, и поэтому он должен был месяца на три остаться у мистера Эндрю.

Поль был бы очень рад видеть у себя в Бостоне Жермена Нуво, которого он пригласил приехать вместе с сестрой Лоранс, чтобы помочь отцу Сабеле украсить церковь; но в письме от 17 января 1876 года его друг выражает сожаление по поводу того, что не смог приехать: не позволяло финансовое положение. В качестве компенсации Нуво дарит Верлену несколько прекрасных рисунков с изображениями Латинского квартала и салона Нины, сопровождая посылку следующей фразой: «О Рембо никаких новостей — почему это я боюсь писать его имя полностью?»

К счастью, умница Делаэ взял на себя труд восполнить этот пробел. Несчастный Артюр недавно потерял юную сестру Витали, которой было всего семнадцать, и к тому же страдал сильнейшими головными болями, которые он относил на счет своей шевелюры: возможно, поэтому он побрился наголо, и его голова теперь напоминает яйцо (прилагался рисунок, подписанный «голова под машинку»[368]).

В конце января Делаэ сообщил о новом увлечении «красавца»: он теперь «прилип к пианино» и насилует несчастный инструмент круглые сутки. Верлена это известие позабавило, и он не отказал себе в удовольствии изобразить Артюра, терроризирующего своими музыкальными штудиями мать и владельца дома. Надпись внизу гласила: «Музыка примиряет людей»[369].

И опять молчание. А за окном не переставая льет дождь, и все сидят по домам (осадки в тот год были просто катастрофическими). Делаэ вынужден повторяться: «Для него все человечество — один сплошной сброд, он скатывается все ниже и ниже, и вполне возможно, что закончится все это каким-нибудь несчастным случаем». Это будут последние новости из Шарлевиля, так как в феврале Делаэ навсегда покинет этот город, получив место преподавателя в коллеже Нотр-Дам в Ретеле[370]. Вместо новых деталей из жизни Рембо Верлен будет отныне получать от Делаэ столь же вдохновенную иллюстрированную «хронику событий», героями которой станут лицеисты (одному из них он в шутку приделал голову Верлена), его коллеги-преподаватели и он сам.

Несчастный изгнанник очень нуждался хоть в капле юмора и хорошего настроения: он начинал серьезно скучать. В письме к Эмилю Блемону от 8 февраля 1876 года он признается, что жизнь его тяжела и беспросветна. Впрочем, он не жалеет о том, что не вращается в парижских кругах, которые называет «вавилонским столпотворением», «сушим адом», хотя и не представляет себе в будущем жизнь где-нибудь в другом месте. Но это потом. А пока приходится «отчаянно зубрить английский».

Скука становится настолько невыносимой, что в начале марта он просит мать навестить его. Ее приезд — луч света в темном царстве. Комнату для нее находят в доме деревенского портного, мистера Ловела. Своей сердечностью и прямотой ей удалось покорить всех членов семьи Эндрю от мала до велика: детей она баловала сладостями и даже большому пуделю Нерону и коню Таффи доставались леденцы! Все жители Стикни вскоре познакомились с доброй старушкой-француженкой. Ей был представлен даже известный в округе философ доктор Максвелл, прославившийся своим свободомыслием. Во время поездок в бостонскую католическую часовню г-жа Верлен очень уставала и поэтому обычно вместе с сыном и семьей мистера Эндрю посещала англиканский храм в Стикни, где во время службы читала текст мессы по своему молитвеннику. Она всем нравилась, и всё — за исключением английской кухни — нравилось ей. Но наконец настало время принимать окончательное решение.

«Поговорил вчера с моим начальником, — пишет Верлен Делаэ (март 1876). — Очень возможно, что уеду в конце месяца. Расстаемся в прекрасных отношениях, я получаю великолепную рекомендацию. На какое-то время задержусь в городе, пастор (Лойола!) обещал мне свою помощь».

Ах, какими трогательными были проводы! Плакали все. Школьный экипаж увозил Верлена, его мать и их вещи на новое место, в бостонскую гостиницу «У кита», что на улице Мейн Ридж, дом 48, владельцем которой был некий Уильям Кейтс. Для преподавателя жилище оказалось мало приспособлено. Комнаты располагались прямо под баром, в подвале которого, похожем на музей в гроте, с полами, выстланными мозаикой из ракушек, изображавших морских чудовищ, был выставлен огромный скелет кита, выброшенного на берег в устье местной речушки Уитем около сорока лет назад. В святая святых допускались только самые уважаемые клиенты.