Книга Мистер Пропер, веселей! - Василий Богданов

– И что за пшик разрушил ваш брак, позволь спросить?

– Лысый голый мужик, мелькнувший в зеркале на пару секунд.

– И ты правда в это веришь? – удивился Винниченко.

– Нет, это ты веришь. А я ни во что не верю, потому что нельзя же верить в мелкого бога, – сказал на это Гаврилов. – Ну а взять хоть тебя, – продолжал он. – Вот был ты коммерческим директором фирмы, а сейчас ты где?

– А ты знаешь, – сказал его друг, – я Анечке даже и благодарен, пожалуй, за то, что она меня уволила. Ну что я там был? Не на своём месте. Зато теперь я сам себе хозяин! Живу, путешествую, ни перед кем не отчитываюсь. Пять раз уже в Индии был!

– А почему это произошло, ты не думал? – спросил Н. И. – А я думал. И ответ один: ни почему. То есть причина есть, но она случайна. Мелкий бог, да и только. А то, о чём ты говоришь, хоть как обзови, хоть христианство, хоть буддизм, хоть язычество, по мне, так оно всё пустое, ох, пустое и бестолковое.

– Ну и что же в таком случае делать? Как же жить? – поинтересовался Тарас Григорьевич.

– К чему эти вопросы? – чокаясь с ним вишнёвой наливкой, сказал Н. И. – Почему нельзя, например, просто наслаждаться вкусной едой и хмелеть от вина? – и затем он с удовольствием выпил, будто бы раздавливая рюмку своими губами.

– Как-то это, извини, слишком по-скотски, – возразил Винниченко.

– Может быть, – пожал плечами Гаврилов.

– Мужчины, я вас ненадолго покину, – сказала жена Винниченко, поднимаясь из-за стола.

– Хорошо-хорошо, Киска, – Тарас Григорьевич подвинулся, освобождая ей проход, и, как только она удалилась, шёпотом спросил друга: – Интересно, брат, что сейчас стало с Кристиной? Где она, с кем…

– Не знаю, – ответил тот. – А почему тебя это интересует?

– Да так, просто. Хорошая была девчонка. Иной раз думаю… – взгляд Винниченко замаслился, – ерунда, конечно… но иной раз думаю, а что, если бы я не бросил её тогда в клубе. Как бы всё пошло? Как думаешь, мог бы я на ней жениться, а?

– Мог бы, конечно, – сказал Гаврилов. – Почему нет? Но мелкий бог судил иначе.

Тарас Григорьевич положил руку ему на плечо и проникновенно произнёс:

– Спасибо тебе, брат. Я очень ценю то, что ты тогда сделал.

– Да, брось, что я сделал-то?

– Как это? Ты её спас. Если бы с ней случилось что-то плохое, мне было бы не по себе… вот реально не по себе. Был бы на мне этот кармический груз. А так груза нет, и всё хорошо.

– Ну и замечательно! – кивнул Н. И., наливая себе и другу. – Вот давай за это и выпьем.

– Давай за Кристину лучше выпьем, – перебил Винниченко, – чтоб всё у нее в жизни сложилось.

– Давай, за Кристину Машину-Убийцу! – поддержал Н. И.

* * *

Самолёт, прилетевший из Москвы ночным рейсом, пружинисто опустился на взлётно-посадочную полосу; казалось, ещё миг, и он отскочит обратно, будто резиновый мяч, но вместо этого он, напротив, плотно прижался к асфальтовому покрытию и помчался вперёд, постепенно теряя скорость.

Пассажиры зааплодировали.

Анна Геннадьевна вынула из кармана сотовый телефон и, не дожидаясь, пока командир объявит об окончании полёта, нажала на кнопку «вкл.» Со всех сторон завозились люди, раздались мелодичные сигналы оживающих телефонов.

«Я прилетела», – отправила она сообщение Сергею Михайловичу и улыбнулась.

Её поездка в Москву оказалась удачной, не так давно в высших кругах власти возникла мода на женские назначения, и на её волне Анне Геннадьевне прочили министерское кресло. Она встречалась с несколькими высокопоставленными чиновниками, которым рекомендовал её Сергей Михайлович, и люди эти пришли в восторг от её целеустремлённости, работоспособности и преданности делу «Великой России».

При посадке в самолёт, ещё в Москве, бортпроводницы раздавали свежую прессу. Анна Геннадьевна взяла журнал, чтобы скоротать время в полёте, и каково же было её удивление, когда на одной из страниц она обнаружила портрет Николая Ивановича.

После развода он получил часть имущества и организовал собственный маленький бизнес, о котором и рассказывал в статье, прилагавшейся к портрету. Анна Геннадьевна особенно не следила за его успехами, но от разных знакомых то и дело слышала о том, как бывший муж устроился в местном бизнес-сообществе. По мнению многих, плавал он не то чтобы медленно, но и не слишком быстро, особенно не высовывался, никого не кусал, но имел кое-какие принципы, которые неизменно отстаивал без страсти и ярости, а с какой-то философической меланхолией.

– Премудрый пескарь! – подумала Анна Геннадьевна, глядя на фотографию.

И как это раньше она не замечала его безвольного подбородка! Теперь же лицо Николая Ивановича ещё вдобавок и округлилось. Появились одутловатые щёчки; от пьянства набрякли мешки под глазами, губы сделались детскими и беспомощными – вообще в облике явственно проступило что-то старческое и даже бабье, стало понятно, как он будет выглядеть лет в шестьдесят.

Анна Геннадьевна задумалась: три года они почти не виделись, и за это время успело испариться, улетучиться куда-то ощущение, что Николай Иванович ей родной! В браке их отношения были морем, бездной ежедневных колебаний и прикосновений, а сейчас вместо моря осталась замёрзшая лужа – разбей лёд, увидишь под ним одну сентиментальную слякоть, вздохи да сожаления, «ах, как могло бы быть»; «ах, как могло бы сложиться». Но Анна Геннадьевна прекрасно понимала, что быть не могло и однозначно не сложилось бы, потому и пресекала на корню всякие сентиментальные вспышки.

«Удивительно всё-таки, – размышляла она, – как то, что кажется прочным и вечным, на поверку выходит эфемерным и мимолётным! Мы рабы ложных представлений о вечности, нам обязательно вместо тумана нужна почва, и в поисках её мы готовы поверить в любой обман, даже в любовь, которая в действительности не что иное, как психическое расстройство!»

Тут она вспомнила, как однажды заехала в кафе перекусить, а бармен принёс ей коктейль под странным названием «Розовые очки», сказав, что напиток заказан неизвестным поклонником. Вспомнила она и странного молодого человека в пальто и тёмных очках, который примчался вскоре и начал плести романтическую ахинею. «Вот тебе и любовь! – подумала Анна Геннадьевна. – Абсурд и нелепость!»

Когда она и Николай Иванович стали по совету адвоката считать, из чего складывался их брак, цифры ясно показали им, где проходит разлом, а поскольку оба были людьми разумными, им не стоило большого труда прийти к соглашению о количествах. Даже общение с дочерью, как выяснилось, может быть оцифровано, грубо и приблизительно, но всё же так, чтобы никто не испытывал обиды и получил максимум справедливости от в целом несправедливой ситуации.

Надя осталась жить с матерью, Николай Иванович получил право встречаться с ней не реже трёх раз в неделю по графику, один раз – обязательно в выходные. Кроме того, каждый год он мог брать дочь с собой в отпуск на две недели во время студенческих летних каникул.