Книга Андерсен - Шарль Левински

Может, шанса нет хоть так, хоть эдак.

Я должен записывать и все предположения, говорит Майя, в том числе и такие вещи, в которых я отнюдь не уверен. «И если ты зайдёшь в тупик (запутаешься) в своих предположениях, – сказала она, – это тоже ничего. Вредно только одно: закрывать глаза на факты и отказываться видеть вещи такими, какие они есть».

Итак. Будем смотреть на вещи, каковы они есть. Какими были тогда. Какими могли бы тогда быть.

210

С уверенностью я знаю только одно: Ионас решил сократить путь домой и пошёл через этот участок, на котором с незапамятных времён начали что-то строить, но так и не построили. То ли из-за спора между наследниками, которые не могли договориться, то ли ещё из-за чего. Участок полностью заброшенный, некоторые сваливают туда крупногабаритный мусор, а ещё ходят слухи, что там торгуют наркотиками. Все родители окрестных кварталов запрещают детям использовать этот сокращённый путь, дескать, там можно наступить на использованный шприц, а то и ещё хуже, но кто же в этом возрасте устоит перед приключением? Если бы я рос в этих местах, то первую свою сигарету выкурил бы как раз на этом пресловутом участке.

Итак, Ионас пошёл этой короткой дорогой и повстречал того подростка, случайно ли, намеренно, и тот сразу на него набросился. Рад был, наверное, что случай послал ему новую жертву, что называется, с доставкой на дом. Он отнял у Йонаса мобильник и немножко денег, какие были у него в кармане, и пригрозил ему всем, что сделает, если он не будет держать язык за зубами. Угрозы по-настоящему кровожадные; и взрослый бы испугался, если бы услышал. Не удивительно, что дети помалкивали.

А вот чего не знал тот тип: у Йонаса в тот день случайно было с собой два мобильника. Старый, который он позаимствовал у Федерико для каких-то экспериментов, и его собственный. Старый он держал в руке, и ему пришлось его отдать, а второй тот вымогатель не заметил. Он был у Йонаса в кармане брюк и – тоже по чистой случайности, как сказал Йонас – оказался включённым в режиме диктофона. Так что можно было не только в точности проследить всё происходившее, но и получить доказательство. Без этой аудиозаписи нашёлся бы адвокат-утопист, который попытался бы избавить вымогателя от исправительного дома.

Йонас повёл себя очень правильно. Он вернулся в школу, прямиком в кабинет директора, всё рассказал и дал прослушать аудиозапись. Позвонили в полицию, а дальше всё завертелось очень быстро.

Я всегда думал: какая удача, что была эта запись. Повезло Йонасу, думал я. Но теперь я спрашиваю себя: а вдруг это была не случайность? Что, если Йонас вполне обдуманно заманил того в ловушку, чтобы изобличить его? Не то чтобы это было совсем невозможно, но очень уж необычно для восьмилетнего.

Когда я размышляю об этой истории теперь, меня смущает одна деталь больше, чем всё остальное: на всей аудиозаписи голос Йонаса совершенно спокоен. В продолжение всего инцидента он оставался тотально деловым, даже когда тот подросток ему угрожал. Тотально крутым. Как будто он вообще не знает страха.

211

Когда сегодня я вернулся с работы домой, в квартире горел свет, и я, естественно, подумал… Я надеялся…

Но то был не Йонас.

Хелене сидела в гостиной – в том кресле, в которое она обычно избегала садиться, потому что оно казалось ей неудобным и вдобавок скрипело. Она сидела так, будто пришла в гости, да она и была лишь в гостях. «Вообще-то я собиралась уехать ещё до того, как ты вернёшься, – сказала она. – Но потом всё-таки решила, что не могу с тобой так поступить».

Но она могла поступить со мной так, что села в поезд и приехала сюда – но не ради меня. Она приехала только чтобы забрать свои вещи, и на сей раз она взяла больше, чем вошло бы в маленькую сумку. Большой чемодан, самый большой, какой у нас был, стоял уже упакованный в спальне.

Потом мы говорили. Нет, это не так. Мы поддерживали беседу, как это делают, когда не о чем говорить. Я осведомился, как дела у Луизе и Петера, и Хелене ответила, что она просто не знает, что бы они делали без неё. Они там в ней остро нуждаются. Как будто я здесь в ней не нуждаюсь гораздо больше, чем они.

«А как дела у тебя?» – спросила она. Я не ответил. Она ведь и сама может представить, как у меня дела.

Беседа же.

«Молоко в холодильнике уже неделю как просрочено, – сказала она. – Не пей его больше». И я ей пообещал, что вылью это молоко. Вот и весь наш разговор.

Я предложил ей сварить кофе, и она сочла, что это хорошая идея. Но я думаю, что она приняла её только потому, что ради этого мне пришлось на несколько минут отлучиться на кухню. Когда я вернулся, она сидела в той же позе, как будто всё это время вообще не шевелилась. Я поставил перед ней кофе, но она оставила его остывать.

Потом мы – муж и жена, сын которых пропал! – говорили о погоде, о том, что этой осенью такая духота даже вечером, и как хорошо было бы, если бы началась гроза. Потом она посмотрела на часы и сказала, что ей пора, а то не успеет на последний поезд. Я хотел снести вниз её чемодан, но она отказалась.

У порога она подала мне руку, как какому-нибудь постороннему человеку, но я тогда всё-таки поцеловал её, и она это приняла.

Мы провели вместе около часа и ни разу за это время не упомянули Ионаса.

212

Лучшим временем нашего брака были те три дня, которые мы провели во Флоренции во время нашего свадебного путешествия. С того времени, как мне кажется, всё было уже только хуже.

Луизе организовала нам сьют в этом дворце эпохи Ренессанса, таком дорогом, что сами мы никогда бы не смогли его себе позволить. Две огромные комнаты – только для нас двоих, и всё ужасно стильно. Даже цоколь ночника отлит из бронзы. Одно окно выходило прямо на знаменитый собор. Над изголовьем кровати на стене была лепнина в виде короны, и с какого-то момента мы с Хелене обращались друг к другу только словами «ваше величество». Играли в игру, будто мы – королевская пара, прибывшая в Италию с государственным визитом. Там была горничная, страшно усердная, не знавшая ни слова по-немецки, а мы тоже по-итальянски знали немногим больше, чем «buon giorno» и «grazie». Когда она приносила свежие полотенца или ещё что-нибудь, она всегда что-то говорила, чего мы не понимали и в шутку придумывали перевод. «Персидский шах просит вас об аудиенции», или «В горностаевой мантии завелась моль». Мы веселились по-царски. (Иногда, как я замечаю, совершенно случайно находишь самое точное слово. Это было действительно по-царски).

Мы так много смеялись тогда, во Флоренции.

Теперь я и забыл, как это делается.

Из достопримечательностей города мы не увидели и половины того, что запланировала Хелене. Понте Веккьо, разумеется, да Уффици, ну, все эти дела. Но большую часть времени мы проводили в своём сьюте, или мне это только видится так в воспоминаниях.

Когда лежишь на кровати, видишь на потолке старинную фреску – какие-то ангелы или музы, а сама кровать широкая и удобная, и мы использовали её на всю катушку.