Книга Если бы я была королевой. Дневник - Мария Башкирцева

Он явно приехал за мамой, но я еще ничего не знаю, слишком много пустой болтовни.

Среда, 6 апреля 1881 года

Отец не отпускал меня до девяти часов, уговаривал не ездить в мастерскую. Но я слишком увлечена недописанным торсом, а потому увижу мою августейшую фамилию только за обедом; засим они поедут в театр, а я побуду одна. Отец совершенно не понимает, как это можно быть художницей и добиться известности. Иногда мне кажется, что это он нарочно.

Пятница, 6 мая 1881 года

Нынче утром была в Салоне и встретила там Жюлиана, который познакомил меня с Лефевром, а тот сказал, что усматривает в моей картине большие достоинства. Я изображала из себя хорошую девочку.

Дома вечные разговоры о предстоящих переменах. Как они меня все раздражают! Отец придумывает иногда совершенные нелепости, он сам не верит в свои выдумки, но упорствует в них, например твердит, что все зависит от того, соглашусь ли я провести лето в России. «Все увидят, – говорит он, – что ты не отделяешь себя от семьи».

Как будто я когда-нибудь себя отделяла! Это отвратительно – притворяться, что все дело во мне! Короче, я изнемогаю, стоит мне слово молвить, как ударюсь в слезы. Зато, по крайней мере, не буду ездить с места на место, посижу спокойно (!!!) дома, буду предаваться унынию, лежа в кресле, моему здоровью это на пользу. Какое отвращение, какая бесчеловечность! Разве мне по возрасту терпеть такое? Ведь это же навсегда искалечит мне характер!

А вечером, когда я совсем уже усталая и почти сплю, в голове у меня звучат одна за другой какие-то божественные мелодии. Приходят, улетают, а за ними вступает как будто оркестр, и музыка его нарастает во мне помимо моей воли.

Суббота, 7 мая 1881 года

Мне снился Кассаньяк, я была обвиняемой, а он меня защищал. Ах, прелестный сон! Возможно ли, чтобы когда-нибудь…

Отец хочет ехать завтра, и маме нужно ехать с ним. Это опрокидывает все планы.

А я-то сама еду? Но ради чего оставаться? Буду там писать этюды на свежем воздухе, потом все вместе поедем в Биарриц.

С другой стороны, говорят, что мне полезен Эмс… А, все равно. То, что нужно мне, все равно невозможно.

Воскресенье, 8 мая 1881 года

Теперь я едва ли не радуюсь, видя, как рушится мое здоровье из-за того, что Небо отказывает мне в счастье. А когда я совсем зачахну, все, может быть, переменится, но будет уже слишком поздно.

Что правда, то правда: каждый за себя, но ведь мои родные притворяются, что так меня любят… а сами ничего не делают. Меня уже как будто нет, между мной и остальным миром словно висит пелена. Знать бы – что там, но это неизвестно; впрочем, любопытство несколько примирит меня со смертью. Разве это жизнь!!! Спросите кого угодно!

По десять раз на дню восклицаю, что хочу умереть, но это мое отчаяние во мне говорит; моей семье это не мешает, я им никогда ничего не говорю, я с ними вижусь только за столом. Они думают, будто я и вправду хочу умереть, а это неправда: я просто выражаю этим, как ужасна моя жизнь, но жить все равно хочется, несмотря ни на что, тем более в мои годы. Только не пригорюнивайтесь надо мной: меня еще хватит на какое-то время. Никого нельзя обвинять. На все воля Божья. Если бы Богу было угодно, Он бы меня вызволил из этого ада с помощью замужества или какого-нибудь счастливого случая, но что-то не похоже.

Воскресенье, 15 мая 1881 года

И все же… Короче говоря, поеду в Россию, если они согласятся неделю меня подождать. Присутствовать при раздаче наград было бы для меня пыткой. Я в ужасном горе, но об этом знает один Жюлиан. Итак, еду. Ходила инкогнито на прием к выдающемуся врачу… уши мои исцеляются. Оболочка правого легкого поражена, причем уже давно; далее, плеврит, да и горло в ужасном состоянии. Я расспросила врача в таких точных выражениях, что ему после подробного осмотра ничего не оставалось, как только сказать мне правду.

Понедельник, 16 мая 1881 года

Виделась с Жюлианом, мы долго и серьезно говорили. Он считает, что я делаю глупость, отправляясь в Россию: «Врачи посылают вас на юг, а вы едете на север».

Пятница, 20 мая 1881 года

Короче говоря, опять я в нерешительности. Ну и ну! Приезжает Потен[152]; я надеялась, что благодаря ему можно будет избежать поездки в Россию, не рассердив отца. Прекрасно – теперь я могу не ехать. Но Божидар приносит убийственную весть: «Сегодня члены жюри посетили Салон и надолго задержались перед картиной Бреслау!»

Понедельник, 23 мая 1881 года

Наконец все упаковано, едем на вокзал. Поезд вот-вот тронется, и тут мои колебания передаются остальным; я в слезы, мама за мной. Дина и тетя туда же; отец вопрошает, что же теперь делать? Вместо ответа рыдаю, звонит колокол, бежим к вагону, мне так и не купили билета, они входят в купе. Я тоже хочу войти, но двери закрываются, билета у меня нет, и они уезжают, даже не попрощавшись со мной. Видите: мы клянем друг друга, ненавидим, а как надо расставаться, тут уж я ничего не понимаю.

Вторник, 24 мая 1881 года

Я в отчаянии, что не уехала. Напрасно обидела отца, осталась здесь; лето все равно пропало, потому что в конце июня придется ехать на воды. Вместо того чтобы торчать тут три недели, присутствовать при том, как Бреслау будут давать медаль, сидеть взаперти, унывать и скучать, я могла поехать в деревню – а мне ведь и в самом деле необходимо вырваться из этого немыслимого положения… Дам телеграмму в Берлин, чтобы меня ждали; я еду…

Среда, 25 мая 1881 года

Самое ужасное – это мои уши. То, что беда настигла меня именно с этой стороны, – чудовищно, ничего мучительнее быть не может, с моим-то характером… Чего бы я ни захотела, всего боюсь, – кошмарное чувство! И теперь, когда у меня уже появился кое-какой опыт, когда способности мои вот-вот уже начнут проявляться, когда я уже немного научилась, как надо себя держать, мне кажется, что весь мир бы мне принадлежал, если бы только слышать, как раньше. А ведь при моей болезни глухота бывает от силы в одном случае на тысячу, как утверждают все врачи, которым я показывалась. «Успокойтесь, вы не оглохнете, при болезни гортани это встречается крайне редко!!!» И надо же, чтобы именно со мной… Вы не представляете себе, какое требуется притворство, какое постоянное напряжение, чтобы пытаться скрыть эту гадкую немощь; со старыми знакомыми, с которыми я встречаюсь редко, мне это удается, но в мастерской, например, все знают!

И до чего это вредит мне на людях! Какая уж тут живость, какое остроумие! А, все кончено!

Четверг, 26 мая 1881 года