Книга Янтарные глаза одиночества - Наталия Землякова

Мишель испугалась, что бабушка сейчас встанет и «выйдет на поклоны». И что ей тогда делать? Аплодировать такой пустой и такой страшной истории жизни человека, который был ее отцом?

– Бабушка, этот сюжет очень подходит для сериала. Ну а как было на самом деле? – спросила Мишель, понимая, что ни на шаг не приблизилась к правде.

– Зачем тебе это знать? – Бабушка тут же из рассказчицы душещипательных историй превратилась в «старушенцию», которую боится весь театр и особенно артист Мельников. – Ты хочешь знать, что Аркадий умер, будучи уверенным, что ты не его дочь? Поэтому он так легко согласился, чтобы ты из Марии Аркадьевны превратилась в Мишель Александровну. А ты думаешь почему? Да, его предали все.

«Даже ты! – чуть не сорвалось у Мишель. – Бросила единственного сына, занималась своими любовниками, театром, бог знает чем еще, только не родным сыном. А теперь сидишь на полу и рассказываешь сентиментальные истории, которых в жизни почти не бывают. Или в сериалах не врут?» Но вместо этого Мишель спросила:

– Так за что же Александр Генрихович присылал ему деньги? За что платил?

– Не знаю … – пожала худыми плечами бабушка.

– Понятно.

Мишель уже было все равно. Она хотела только одного – добраться как можно быстрее до отеля, принять душ и лечь спать. А утром сдать пальто в химчистку и забыть об этой комнате своего детства как можно скорее.

– Да, я действительно ничего больше не знаю, – сказала бабушка. – Спроси у своей матери. Может, она скажет тебе правду. Это я тут создала ее прекрасный образ. А в жизни она повела себя как предательница. Она не должна была бросать Аркашу, не должна!

– Ты же сама сказала, что с тонущего корабля нужно бежать.

– Во-первых, тогда он еще не тонул, – отчеканила Елизавета Кирилловна. – А во-вторых, да, я сказала, но я так никогда не думала. Просто тебя не хотела сразу расстраивать. А мать твоя…

– Не надо, бабушка, – решительно остановила ее Мишель. – Я ничего плохого не хочу слышать про маму. И мне, кстати, понравился ее романтический образ, который ты так убедительно создала.

– Да, я хорошая актриса, но… – не сдавалась бабушка.

Несмотря на то что раньше они никогда не встречались, эти две женщины были слишком похожи и всегда стремились к тому, чтобы последнее слово оставалось за ними. Бабушка и внучка. Это многое объясняет. Впрочем, именно сейчас Мишель решила уступить.

– Пожалей меня, – по-детски попросила она. – Я хотя бы наверняка знаю, кто моя мать. А это совсем немало.

Она вдруг почувствовала, что соскучилась по матери. Наверное, на ее лице отразилось что-то, испугавшее бабушку. Внучка как будто стала стремительно от нее удаляться и мыслями была уже не здесь, не в этой насквозь прогнившей комнате своего детства.

– Ты еще приедешь ко мне? – неожиданно спросила Елизавета Кирилловна так жалобно, будто собралась просить милостыню.

Мишель не могла понять – играет она или переживает по-настоящему? Неужели нормальный человек может так легко жонглировать эмоциями?

Вдруг Елизавета Кирилловна заплакала – громко, навзрыд. «Господи, – подумала Мишель. – Никакая она не стальная и не равнодушная, просто рядом с ней так давно нет человека, который готов был бы ее утешить, да и просто выслушать».

– Конечно, бабушка, я приеду. И не важно, что ты сейчас мне рассказала. Не важно, кто кому родной или нет. Я люблю тебя, и это главное. Понимаешь?

– Да, да, – слишком часто, по-старушечьи закивала бабушка, и очки слетели с ее лица.

Мишель наконец-то увидела ее глаза – когда-то ярко-синие, а сейчас будто запорошенные серой пылью. И пыль эта забилась в морщины, сделав их еще более явными, почти нарисованными.

Это были глаза очень красивой женщины, с которой случилась обычная история – она постарела.

«Как много глаз у одиночества», – с тоской подумала Мишель и еще сильнее сжала сухую, обтянутую тонкой, как пергаментная бумага, руку своей бабушки.

– Какая у тебя сумка замечательная, – произнесла Елизавета Кирилловна с плохо скрываемой завистью, когда они прощались. – Яркая, нарядная и мягкая, наверное, как бархат. Всегда о такой мечтала.

Мишель догадалась, чего ждет от нее бабушка. Но сделала вид, что не поняла, и произнесла немного извиняющимся тоном:

– Я подарю тебе точно такую же. Хорошо? Но только чуть позже – в следующий раз приеду и обязательно привезу.

– Конечно, конечно, – покачала головой бабушка.

Когда он будет, этот следующий раз? Она была женщиной с большим опытом и прекрасно знала: если что-то не дарят сразу, то не стоит и ждать.

– Нет, я не забуду, – горячо начала переубеждать ее Мишель. – Я в следующий раз привезу точно такую же, только новую.

– Не волнуйся, я понимаю. Тебе ее, наверное, мужчина подарил, – игриво улыбнулась бабушка. – Который? Тот, который женат, или тот, который просто хороший парень?

Мишель ничего не ответила и быстро перевела разговор на другую тему. Не могла же она сказать, что на дне этой сумки лежат те самые обрывки, на которых записаны последние десять лет ее жизни.

Она попрощалась с бабушкой и отправилась в отель. К себе ночевать Елизавета Кирилловна ее не пригласила – для этого они пока еще слишком плохо знали друг друга.

По дороге Мишель заехала в круглосуточный магазин и в отделе хозяйственных товаров купила тюбик клея, который, если верить аннотации, способен был спасти и заново воссоединить все что угодно – бумагу, кожу, бетон и даже железо.

Обрывков было так много и они были такие мелкие, что в первую минуту Мишель растерялась: никогда в жизни не собрать ей эти клочки заново в единое целое. Она снова загадала: если сумеет и не сдастся, тогда случится чудо, тогда бабушка права. Александр Генрихович – ее родной отец. А все то, что произошло за десять лет и последние несколько месяцев, – ерунда, досадное недоразумение.

Мишель казалось, что она собирает заколдованный пазл, в котором ни одна деталь ни в какую не хочет стыковаться с другой. Она выбирала один обрывок письма за другим, прикладывала так и эдак – картинка не складывалась. Мишель почти отчаялась, но потом вспомнила те самые слова, которые так часто слышала в детстве: «Иногда самая сложная проблема имеет самое простое решение». И она начала сначала. Выбрала обрывки, на которых были написаны цифры, указывающие год. Потом Мишель вспомнила, что именно происходило с ней в это время и о чем она могла писать отцу. Так, шаг за шагом, она восстанавливала свою прежнюю жизнь. Это было сложно, порой казалось, что нужный кусок письма найти невозможно. Может быть, он улетел, когда она рвала письма на горячем балтийском песке? Но она не сдавалась, снова и снова перебирала обрывки, подыскивая нужный.

К утру на полу ее номера, как мозаика, лежали десять составленных из кусков писем. Мишель вырвала из блокнота листы бумаги и старательно наклеила на них обрывки. Она вспомнила, как на занятиях по изобразительному искусству в школе они делали что-то подобное. Действительно, восстановленные послания выглядели так, словно были сделаны детской рукой.