Книга Галльские ведьмы - Пол Андерсон

Они не совсем его поняли, поскольку не были, как он, моряками.

Ниалл полностью захватил власть над девятью туатскими племенами, которые платили дань уладам. Он назначил среди них новых королей, которые заменили павших на поле брани, и стал над ними верховным королем; ему повиновались все. Они были довольны, поскольку он возвратил им власть над святыми местами, которые издревле им принадлежали. Несмотря на то что это почти ничего ему не стоило и усилило к нему расположение, он никогда не оставлял надежды отомстить за смерть Домнуальда и когда-нибудь, как-нибудь — за Бреккана.

К заложниками, которых привели ему туаты, он проявил такое великодушие, что они поклялись сражаться на его стороне, когда он будет готов напасть на уладов. Так же как и их соплеменники. Основанное им королевство получило гордое название Арегесла — Те, Кто Жалует Заложников. Народ стал звать его Ниалл Девяти Заложников.

…Король Ферг Фог из Эмайн-Махи был прекрасно осведомлен о бушевавших на юге бурях. Он и сам помышлял напасть на них, решив, что это укрепит мощь его королевства. Поэты напомнили ему, как Ку Куланни расправился с Мебд и кондахтанцами. Их песни пугающим эхом разлились по дворцу.

…После в Темир вернулись посланники Конуалла. Они привезли подарки, не хуже тех, которые Ниалл отправил на юг, и важные известия.

Власть Конуалла росла, как рога у молодого оленя. Его немногочисленные изгнанные войска научились воевать неизвестным для Муму образом. С каждым выигранным сражением они обретали новых сторонников, пополняя таким образом свои ряды. Многие вожди добровольно приносили завоевателям, которых наверняка благословили боги, клятву верности. Позже он взял вторую жену — Аменд, дочь Онгуса Волга, могущественного короля Корко-Лойгда. Он владел землями на южном побережье, и Конуалл получил выход во внешний мир.

Слава, окутывавшая его имя, катилась не только по его владениям, а до самого Шид Дроммена: отвага приносила ему не несчастья, а победу за победой. На тот случай, если галлы решатся на него напасть, он воздвиг там неприступную каменную крепость в римском стиле: Лисс-инна-Локрайт — Крепость Героев. В устах народа название камня изменилось на латинское Кастеллум, которое вскоре превратилось в более простое — Кэтел.

Поэт, который рассказал об этом Ниаллу, прекрасно об этом знал и настойчиво подчеркивал в своих песнях, что его повелитель вознесся несомненно быстрее, чем король Темира.

Ниалл долго хранил молчание, глядя на свет факелов. Наконец сидевшие рядом с ним увидели, что губы его зашевелились.

— Шид Дроммен, — прошептал он. — Он осмелился. Он осмелился.

II

На сороковой день после солнцестояния окутывавшую Ис зимнюю угрюмость озарило солнце. Королева Тамбилис родила первого ребенка. Мать и дочь чувствовали себя прекрасно. Как было принято в таких случаях, король, после освящения маленькой Семурамат, немедленно объявил праздник. Когда он вез Тамбилис из храма Белисамы во дворец, легионеры выстроились в почетном карауле. С ними приехали остальные королевы — боги требовали, чтобы в этот великий день никто не оставался на Сене в одиночестве, — и городская знать со своими женами. Беднякам раздали из королевских закромов вино, мед, богатую еду, чтобы они тоже могли веселиться. В предвкушении различного рода увеселений на улицы высыпала толпа. С наступлением темноты засверкал Огненный фонтан, хотя из-за холодной погоды Форум был почти пуст.

В доме у менгиров не веселились. Это был маленький, но довольно приличный домик, какой мог себе позволить женатый солдат. Его хозяйка тоже ждала первого ребенка. Схватки начались сразу после того, как королева родила дочь. И пока продолжались. Роженицей была Кебан, жена Будика.

Админий, не ожидая, что это так затянется, освободил его от службы. Он сидел на скамейке в главной комнате, обхватив голову руками. Свет лампы озарял каждый, заставленный мебелью угол. В холодном воздухе из его рта клубился пар. На ночной улице, сотрясая двери и швыряя в ставни пригоршни града, бушевал ветер.

С зажженной свечой из спальни вышла, спотыкаясь от усталости, повивальная бабка. Будик поднял голову. Его лицо, долго хранившее свежесть юности, с годами сделалось впалым. Он давно не брился, подбородок и щеки заросли густой щетиной.

— Как она? — хрипло спросил он.

— Вам лучше пойти к ней, — подавленно ответила женщина. — Может статься, вы уже не застанете ее в живых. Я сделаю все, что смогу, господин, но мои силы иссякли.

Будик поднялся и, пошатываясь, направился в другую комнату. В жарко натопленном воздухе резко пахло потом, мочой, рвотными массами, растопленным салом. В свете, падавшем через открытую в коридор дверь, он увидел ее вздувшийся живот и запавшее мокрое лицо. Глаза были закрыты, только из-под век виднелась узкая белая полоска. Рот был полуоткрыт, она чуть слышно дышала. Тело сотрясали схватки. Он беспомощно положил ей руку на лоб.

— Ты слышишь меня, возлюбленная моя? — спросил он.

Она ему не ответила.

Вдруг сквозь грохот бури раздался стук в дверь. Повитуха вскрикнула от удивления. Он направился в главную комнату. Вошел высокий человек с седой бородой, в грубом платье и пейнуле. В узловатой руке он держал посох. Черты лица под наполовину выбритым черепом казались каменными.

— Корентин! — воскликнул Будик. — Что вас привело сюда, святой отец?

— Что-то подсказало мне, что я тебе нужен, сын мой, — ответил хорепископ.

Повитуха очертила в воздухе полумесяц. Об этом христианском священнике давно ходили слухи, что он обладаем даром предвидения.

— Помолитесь за нее, — сказал Будик. — О, святой отец, она умирает.

— Этого я и боялся.

Корентин прошел мимо него. Будик опустился на скамейку и заплакал. Вернулся Корентин.

— Ее бедная душа сейчас далеко, — сказал он. — Возможно, она слишком поздно решилась выносить ребенка. Я думал, она бесплодна и молил бога даровать вам дитя, но…

Будик поднял глаза.

— Вы можете помолиться, чтобы она вернулась ко мне?

— Я могу только попросить об этом Бога. На все его воля. — Корентин задумался. — Хотя… Он помогает нам, смертным, но мы должны сами себе помочь. Мои скудные познания в медицине здесь бессильны. Я слышал, что галликены обладают невиданной исцеляющей силой. Я приведу одну из них.

Будик от удивления открыл рот.

— Что? Но они сейчас веселятся во дворце. Мне об этом сказал Кинан, который заглянул к нам по пути на праздник.

Корентин тихо засмеялся.

— Значит, тем более они будут милосердны. Не в этом ли путь язычников к спасению? Крепись, сын мой. Я скоро вернусь.

Он вышел в ночь.

Повитуха вздрогнула.

— Что он хотел, господин? — спросила она на грубой латыни.