Книга Пятнадцать жизней Гарри Огаста - Клэр Норт

Я с самого начала не был уверен в успехе своей миссии. Дело в том, что у Пекинского отделения клуба «Хронос» была весьма специфическая, двойственная репутация. В течение долгого времени это был весьма стабильный и быстро растущий филиал. Многие другие отделения не шли с ним ни в какое сравнение по влиянию и роскоши внешних атрибутов. Так было до конца XIX века. Однако с начала XX столетия члены клуба стали подвергаться гонениям, и в 50-е годы Пекинское отделение фактически превратилось в подпольную организацию, похожую на ту, что существовала примерно в это же время в Ленинграде. К 60-м годам XX века Пекинский филиал полностью перешел на нелегальное положение, но даже при этом несколько раз, несмотря на все предосторожности, его члены подвергались репрессиям, весьма характерным для периода культурной революции.

В XX веке у Пекинского отделения были и другие проблемы, зачастую носившие идеологический характер. Его члены гордились своей страной и ее достижениями. Многие из них по крайней мере в нескольких своих жизнях сражались на полях гражданской войны. Однако в конце концов наиболее прагматичные из них поняли, что никак не могут повлиять на ход событий. Часть из них разочаровалась в своей родине и уехала за границу. Оставшееся большинство тоже испытывало серьезное разочарование в отличие от большинства простых смертных, понимая, что страна идет в тупиковом направлении, но при этом не имея возможности что-либо противопоставить мощному напору коммунистической идеологии. Именно по этой причине Пекинское отделение клуба в XX веке пользовалось несколько странной славой. Мне говорили, что в XXI столетии оно снова приобрело влияние и вес в обществе, но лично убедиться в этом у меня не было возможности, поскольку моя жизнь неизменно заканчивалась до наступления 2000 года.

При этом найти Пекинский филиал клуба «Хронос» было нелегко даже в лучшие для него времена. Что же касается конца 50-х годов XX века, то для его поисков это, пожалуй, был самый неподходящий период. Однако выбора у меня, похоже, не было.

Поиски заняли у меня два месяца. К этому времени местные студенты и преподаватели уже начали косо на меня посматривать. Более того, в университете прошел слушок, что я во многих вопросах проявляю политическую близорукость. По моим подсчетам, в моем распоряжении оставалось всего несколько недель – далее мне грозила в лучшем случае депортация.

Когда наконец мои усилия дали первый результат, я уже почти потерял надежду на успех. Под дверью моего временного жилища я нашел сложенный листок бумаги, на котором было написано: «Нашел друга. Давай выпьем по чашке чая в 6 часов вечера под фонарем».

Выражение «под фонарем» было кодовым обозначением небольшой чайной – одной из немногих сохранившихся в Пекине. Туда ходили в основном представители партийной элиты и университетские преподаватели вроде меня. Обслуживали посетителей весьма внимательные и любезные молодые официантки, которые за небольшое вознаграждение могли удовлетворить клиента во всех отношениях. Владелица заведения всегда ходила в простом белом платье. Голову ее венчала высокая прическа, державшая форму благодаря многочисленным металлическим шпилькам и гребенкам, украшенным драгоценными камнями. Мне ни разу не приходилось видеть даже тени улыбки на ее скуластом, практически круглом лице. Чтобы показать, что руководство чайной целиком и полностью поддерживает политику Большого скачка, низкие железные стулья, на которых посетители сидели раньше, были сданы в металлолом, и теперь гости устраивались на красных подушках, разложенных прямо на полу. Это вызвало одобрение со стороны партийных боссов, посещавших чайную, а один из них даже подарил заведению лакированные деревянные кресла – скорее всего по той простой причине, что от сидения на полу у него болели колени.

Я встретился с одним из моих информаторов, молодым человеком из триад, на углу узкого переулка, где находилась чайная. Шел сильный дождь, от которого черепица на крышах окрестных домов шаталась и постукивала. Увидев меня, молодой человек медленно зашагал прочь по переулку. Я последовал за ним на расстоянии примерно пятидесяти ярдов, внимательно оглядывая окрестности и пытаясь понять, не следит ли за нами кто-нибудь. Наконец минут через десять информатор замедлил шаг. Я догнал его, и мы двинулись дальше, укрывшись под его зонтом.

– Я нашел одного солдата, который отведет вас в клуб «Хронос», – прошептал молодой человек. – Он говорит, что вы должны прийти один.

– Ему можно доверять?

– Я навел о нем справки. Он не из Народно-освободительной армии, хотя носит ее форму. Он просил передать, что сейчас проживает свою седьмую жизнь – мол, вы знаете, что это значит.

Я кивнул.

– Где я должен с ним встретиться?

– Сегодня ночью, в два часа, в парке Бэйхай.

– Если я не свяжусь с вами через двенадцать часов, уходите из города, – сказал я.

– Удачи, – свистящим шепотом произнес мой собеседник и, пожав мне руку, растворился в темноте.

Весной в парке Бэйхай собираются толпы людей, приходящих туда, чтобы полюбоваться великолепными клумбами. Летом поверхность расположенного здесь озера сплошь покрыта цветущими кувшинками и лотосами.

В 1958 году, придя в парк в два часа ночи, можно было легко навлечь на свою голову неприятности. Приблизившись к западному входу, я стал ждать, чувствуя, как моя одежда быстро намокает под потоками дождя. Мне вдруг стало жаль, что я не видел парк Бэйхай во всей его красе в лучшие времена, и я решил, что если доживу до начала 90-х, обязательно приеду сюда в качестве туриста – с каким-нибудь нейтральным паспортом, датским или норвежским. В конце концов, даже самые твердолобые коммунисты вряд ли могли иметь что-то против Норвегии.

Неподалеку появилась машина, и я почувствовал, что приехали за мной. В это время суток автомобилей на улицах вообще практически не было, а потому я нисколько не удивился, когда водитель затормозил около меня.

Дверь машины открылась.

– Пожалуйста, садитесь, – услышал я.

Фраза была произнесена по-русски практически без акцента. Я нырнул на заднее сиденье.

В салоне автомобиля стоял мерзкий запах дешевых сигарет. Помимо водителя в нем находились еще два человека. Один, расположившийся на переднем пассажирском сиденье, был в низко надвинутой на лоб фуражке цвета хаки. Я повернулся к тому, который сидел сзади. Именно он открыл мне дверь. Человек был невысокого роста, седой, одетый в серые френч и брюки. В одной руке он держал пистолет, в другой – полотняный мешок, от которого также исходил удушливый запах сигаретного дыма.

– Пожалуйста, извините, – сказал он и надел мешок мне на голову.

Поездка причинила мне немало неудобств. Дорожное покрытие оставляло желать лучшего – как, впрочем, и подвеска машины. Когда мы проезжали по районам, где на улицах все еще было людно, меня вежливо просили пригнуться. Выполнять эту просьбу оказалось нелегко, так как расстояние между задними и передними сиденьями было небольшим. Наконец мы оказались за пределами города. Я сразу это почувствовал по изменившемуся звуку двигателя – теперь под колесами был проселок. Мне разрешили выпрямиться и сесть поудобнее, но мешок с головы не сняли.