Книга Тени Чернобыля - Ежи Тумановский

Пошли все. Такого Зона еще не видела. Мы шли, зачищая местность. Не знаю, для скольких крупных тварей сегодняшний день стал последним. Мелкие создания от нас просто шарахались. Оборотня держали в центре. Переводили его мимо особо опасных ловушек, временами, когда он выдыхался, тащили на собственном горбу. У всех на лице был написан немой вопрос: «Зачем?». Но все молчали. И вот Реактор. Последний километр пришлось буквально прорываться сквозь монстров. Создания Зоны будто ополоумели. Но мы прошли. И вот он Реактор. Оборотень оживился. Он осматривал коридоры и направлял нас: «Направо, налево, сейчас вниз, стоп, все мы пришли». Оборотень остановился в глухом тупике. Перед нами находилась обычная бетонная стена, покрытая пылью в несколько слоев.

– Спасибо, ребята, дальше я сам.

– Нет, Оборотень, не сегодня, — вмешался Капитан, — вместе пришли, вместе и уйдем.

Оборотень грустно улыбнулся, пожал плечами, после чего из рюкзака вытащил обыкновенную тетрадь в двенадцать листов и протянул мне.

– Когда я зайду, прочитай. Вслух!

Из тетради он вытащил небольшой кусок картона, с каким то рисунком на нем, отвернулся к стене и замер, склонив голову. Все вздрогнули, когда его окутало сияние. Точно такое же сияние появлялось во время Выброса, но сейчас оно было каким-то мягким, домашним. Свет скрыл Оборотня полностью и через секунду рассеялся. Мы впервые увидели, как Оборотень это делает. Перед нами находилось существо с бледной, почти белой кожей, гуманоидного типа без малейших признаков растительности на голове. Лица не было видно, оно стояло спиной к нам. Существо мягким кошачьим движением развело руки в стороны и стена перед ним раскрылась. За стеной показалась комната, где находилось точно такое же существо. Оборотень сделал два шага вперед и стена сомкнулась за ним. Капитан посмотрел на меня.

– Ну, ни хрена себе. Читай, Ганфайтер.

Когда-то я любил рисовать. Теперь я делаю это по необходимости. Чтобы выжить…

Я рисую лучших бойцов, которые когда-либо существовали, внеземных существ, способных выжить где угодно, рисую порождения своей собственной больной фантазии. Я хожу ими в Зону. Одно существо может пойти в Зону только один раз. Не знаю кто придумал это правило, я вообще мало знаю об этом.

Как это все началось? Я был художником. Нет не так! Я БЫЛ художником. Говорили, что я хорошо рисую. А мне хотелось рисовать что-то свое. Совсем свое. Как кто-нибудь из Великих. И я пошел в Зону. Рисовать! Наверное, я был первым. И, наверное, последним…

Меня накрыло Выбросом. Точнее не совсем так. Я рисовал очередную картину Зоны и почувствовал приближение Выброса. Времени убежать уже не было, поэтому я попытался залезть в подвал какого-то здания. И мне повезло. Из подвала шла сеть коммуникаций, уводившая еще глубже под землю. Во время Выброса я лежал вжавшись в угол в обнимку с недописанной картиной и молился всем богам, о которых знал. Земля содрогалась, с потолка сыпался песок, откуда-то слышался скрежет изгибающегося металла. Каждую секунду я ожидал, что именно она и станет последней, но за ней приходила другая, а за ней еще одна и еще…

А потом я увидел свет. И свет этот был теплым, как летнее солнышко, нежным, как руки матери, надежным, как слово друга.

Как ни странно я выжил. Более того, мне удалось выбраться. И некоторое время после я даже не подозревал, что уже изменился.

А потом я опять пошел в Зону. Мне хотелось закончить картину. А тогда я рисовал «кондора», одну из немногих летающих тварей Зоны. И уже войдя в Зону, я продолжил картину. «Кондор» получился на славу. Помнишь, Капитан? Знаю, помнишь. Тот безумный полет со сталкером в когтях. Не помню, от кого ты убегал, но как мне повезло, что оружия у тебя уже не осталось. Ты об этом никому не рассказывал, о том как ты, вися на высоте пятидесяти метров, крыл черным загибом всю эту Зону, и особенно некоторых представителей пернатых, вспоминая их родственников по обеим линиям, а также зачем-то вплетая в свой монолог остальные создания Зоны.

Помнишь как мы сели на землю и ты, вглядевшись в фиолетовые глаза «кондора», узнал меня. Ведь это ты дал мне прозвище.

Тогда я мучиться вопросами. Кто мне дал ЭТО? За что? Почему я? Ведь есть лучше, сильнее, опытнее. Так почему я? Каждый раз, РИСУЯ, я знаю, что беру в долг. У кого? И там, в Зоне приходиться отдавать. Отдавать так, как отдаешь краску холсту. Кому же я отдаю? И главное, — каким будет последний мазок…

Простите, ребята. Я спасал вас не из чувства благородства, хотя мне было приятно это делать. Спасение одного из вас — это был мой билет в обратную сторону. Я рисовал. Рисовал существо. В Зоне или в городе — неважно. Но обернуться я мог ТОЛЬКО в Зоне. Спасая вас, я получал возможность обратного превращения.

А какие у меня получались картины. Поверьте профессиональному художнику — никому не повторить их. Жаль, их никто не увидит. После превращения картина пропадала. Чистый холст — вот все, что оставалось мне. И повторить рисунок я уже не мог. Не шло! Хоть умри!

И постепенно я начал понимать. Все мои превращения — это звенья одной цепи. Ими я писал картину своей жизни. Но… Невозможно писать картину вечно. Так же как и у рассказа у нее должен быть свой финал. Недаром же картину не рисуют, а пишут!

Ребята, там за этой стеной — Хозяин. Хозяин всей Зоны. Если он будет жить — мы проиграем. Рано или поздно, так или иначе. Зона поглотит все. Ребята вы отказываетесь верить в это, но Зона растет, а нас становиться все меньше. Еще год назад, я мог бы собрать две сотни сталкеров, не особо напрягаясь. А сегодня — только пятьдесят четыре. Год назад граница Зоны была дальше от города на четыре километра. Рано или поздно она поглотит все. Хозяину спешить некуда. Его нужно уничтожить. А что бы уничтожить Хозяина — надо самому стать Хозяином.

Ганфайтер, не так давно я просил тебя читать вслух. Зачем? Все считали это блажью, но разве же можно отказать Оборотню. А я засекал время. Ганфайтер, всегда, когда я входил в образ, мне приходилось бороться с ним, подчиняя себе это тело. Из этого образа мне не выйти. И не спорь со мной. Ганфайтер, прости, я потребую от тебя того, чего не требовал ни от кого. Я спас твою жизнь. Спаси и ты меня. Убей существо, которым я стал. Иначе у Зоны появиться новый Хозяин, еще страшнее и сильнее прежнего. Мне долго не выдержать. Прощайте, ребята…

Не успело затихнуть эхо от последнего слова, произнесенного мной, как стена снова раскрылась и мы увидели ту же комнату. Одно из существо лежало около противоположной стены и не двигалось. Кто-то заметил, что тело буквально таяло, как тает снег пот мартовским солнцем. А перед нами стоял Оборотень, точнее то, что от него осталось. Белое лицо, три глаза, змеиные ярко желтые зрачки смотрели в три разные стороны. Вместо носа — провал. Лишь улыбка. Улыбка — единственное, что оставалось в нем от того человека, которым мы все дорожили, за кого любой из нас отдал бы жизнь, не задумываясь. И эта улыбка РАСТВОРЯЛАСЬ на роже этой мрази, превращаясь в оскал, который обнажил мелкие гнилые зубы. Это добило меня.

Не помню, как револьверы оказались у меня в руках. Я нажимал на курки, не замечая что кричу и плачу одновременно. И еще долго опустевшие револьверы щелкали ударниками, пока Капитан мягко не вытащил их из моих сведенных пальцев.