Книга Оковы равновесия - Яна Алексеева

Только роскошный нож, похожий на скарамасакс, что к поясу пристегнут, выбивается из картины. Отличная узорчатая сталь, наборная костяная рукоять, дорогие ножны из тисненой золотом кожи. Подарок. Рука не поднялась выкинуть единственную память о названом брате.

Самый родной в этом мире человек, княжий ближник, погиб по глупости, не своей, а наследника, грудью прикрыв полезшего вперед мальчишку от отравленной стрелы.

Не винил и не виню никого. Пережил, смирился. Привык.

Такова моя доля в этом мире. И мотает меня по дорогам, не спрашивая разрешения, судьба-злодейка.

— Медяк за вход, — вздохнул стражник, не обнаруживший в сумках ничего подозрительного.

Нашарив монету, опустил в холщовый мешочек, болтающийся на крюке у калитки. И, взявшись за повод, прохромал в ворота.

Подволакивая ногу, я медленно брел по мостовой. Ровной, благословен будь местный совет. Камень для кладки и фундаментов возили явно с холмов, темный с серыми прожилками, а вот дерево на стены откуда только не брали.

Бревна и светлая доска из ближайшего леса сменялись красноватой древесиной южнолесья и крашенным в желтое, струганым брусом северо-запада. Поплутав по пустынным узким боковым улочкам между пышных палисадников и узорчатых решеток, вышел на небольшую площадь. Тут же стало понятно почти полное безлюдье окрестностей.

На площади царила осенняя ярмарка. Пестрая толпа колыхалась, создавая неповторимый меняющийся рисунок, словно живая мозаика. Кафтаны и платья всех цветов радуги, алые сарафаны и меховые тужурки селян мешались с темным шелком и белым атласом полукровных кланов. Но шум был непривычно деликатный, приглушенный. Обычно от ора торговцев звенело в ушах, а тут нет такого. Эдакая вежливая мелодичная перекличка.

Может быть, оттого, что тут же, на площади, стоял дом Совета. У местных властителей, видно, чувствительные уши.

Ну, все бывает.

А дом, право слово, был больше похож на княжеский терем. Темные просмоленные бревна на два этажа, медовые резные наличники и ставни, крутые ярко-желтые коньки на покатых крышах и карнизы с узорчатыми краями, красная черепица на башенках. Высокое крыльцо, застеленное алой дорожкой, и разноцветные фонарики, развешанные по углам.

Тут же, на площади, напротив терема, расположился трактир. Пробираясь по краю гомонящей толпы, уворачиваясь от подкованных сапог и острых каблучков сафьяновых туфелек, я недоверчиво рассматривал невысокое строение. В неспешно наползающих сумерках терялись детали, но, похоже, длинное одноэтажное здание было построено из разноцветного кирпича.

Меня затопило смутное чувство узнавания.

На фасаде красно-желто-белые пятна складывались в цветочный узор. Засмотревшись, я едва не лишился кошелька и расчихался, когда по лицу мазнул чей-то меховой воротник.

Дохромав до ворот, удивленно погладил гладкое дерево. Путников здесь встречали настоящие тотемные столбы в полтора роста высотой, увенчанные мастерски вырезанными лошадиными головами. Весьма характерными. Элфлинги искоса взирали на людской поток, раздувая точеные ноздри, презрительно скалились и будто бы готовились взвиться в атакующем прыжке. Серебристые гривы струились вниз, переходя в сложный круговой узор.

Подворье пустовало. За спиной гомонила толпа, над ухом недовольно фыркала Рыска. Болела нога. Кажется, начал накрапывать дождь.

Ну вот и договорились.

Я шагнул внутрь.

Неожиданно двери таверны широко распахнулись, заливая светом утоптанную землю, ворота и меня, на миг застывшего в широком проеме. Наружу высыпала еще одна веселая толпа.

Вот уж мало мне!

Подавшись влево, натолкнулся на выскочившего из-за угла конюшего, тот подхватил поводья, но раздраженно взъерошил волосы и пробурчал:

— И едут, и едут! Мест-то нет уже… Только на конюшне.

— Меня вполне устроит, — пробормотал я, снимая сумки и сквозь толпу пробираясь к дверям.

Что угодно, только бы заварить пару травок и лечь наконец.

— Хозяин! — окликнул, переступая порог и погружаясь в золотисто-медовое нутро дома.

Десятка ламп, мягко озаряющих помещение, было недостаточно, чтобы разглядеть убранство, да мне и не дали. В глубине просторного зала, у камина, что-то грохнуло, раздался невнятный возглас. Я только и успел пару шагов сделать, как на меня, едва не опрокидывая навзничь, налетело нечто черно-красное, увесистое и пахнущее свежей сдобой.

Ногу прошило болью.

Охнув, я зажмурился и осел на ближайший стол, подхватывая теплое, пронзительно вопящее в ухо, скользкое и липкое одновременно, измазанное в тесте и варенье, чудо:

— Лад, Лад, Ла-а-ад! Ты приехал!

А я не надеялся, правда не надеялся их увидеть.

Утомленное дорогой, ожиданием, горем сознание провалилось в калейдоскоп воспоминаний.

Когда пять лет назад меня нашло первое послание, я удивился. Уже вовсю шли бои на границе княжества, и я разрывался между ставкой воеводы, палатами Совета и попытками вывести из-под удара хотя бы еще кого-то.

Мне было не до вытащенных когда-то из пекла детей и их матери. Благодарностей я не ждал.

Найдя на пыльном столе в комнате, пустовавшей две дюжины дней, пергамент, удивился, настороженно прохромал ближе. Широкий перстень со смарагдом, тот, что на левой руке, символ статуса, получаемый вместе с долгом, чуть нагрелся. На запястье шевельнулась золотая змейка браслета.

Магия? Не вредоносная, кажется.

Палец кольнуло, едва я коснулся листа. На нем тут же вспыхнули, сложившись в слова, золотистые буквы.

«Добрались благополучно, будем ждать».

И затейливый росчерк подписи.

Спустя миг послание вспыхнуло и истлело, оставив на столешнице только горстку серого пепла.

Что мне теперь эти письма, ведь, завязнув так глубоко в болоте княжеских интриг, уйти невозбранно не получится?

Печально усмехнувшись, я распахнул окно. В раме звякнули разноцветные стеклышки, в утреннем свете с широких деревянных подоконников взвилась мелкая пыль, заплясала и вымелась наружу.

— Полового в палаты Совета! — сипло рявкнул дворне, сплетничающей у крыльца. — Немедленно! Пылищу развели, бездельники!

Два паренька, любезничавших у калитки с девицей-разносчицей, дружно встрепенулись. Обернулись и, испуганно глянув на меня, рванули в дом. В нижних сенях загрохотало, зазвенело. Я махнул рукой разносчице. Та, улыбнувшись, подобрала подол алого сарафана и неторопливо пошла по улочке, придерживая локтем лоток с разночинной мелочью. Голос ее далеко разнесся среди зелени боярских садов звонкой протяжной мелодией:

— А кому иголки, нитки, што-опку?!

Рядом поднимались островерхие крыши княжеского терема, из распахнутых окон верхней горницы доносились детские голоса, веселые распевы девиц.