Книга За горами – горы. История врача, который лечит весь мир - Трейси Киддер

Осуществление лишь одного пункта в плане, расширение программы “Занми Ласанте” по предотвращению заражения младенцев ВИЧ от матерей, представлялось делом не менее трудоемким, чем общенациональный проект по лечению МЛУ-ТБ в Перу (а он считался одним из самых сложных здравоохранительных предприятий в бедных странах по внешней инициативе). В сельских местностях Гаити всего 20 процентов женщин получали хоть какую-то медицинскую помощь. По оценкам, ВИЧ-инфицированных насчитывалось 5 процентов. Чтобы их отыскать, команде Фармера, состоящей из общественных медработников ПВИЗ и “Занми Ласанте” и гаитянских госслужащих, пришлось бы информировать о СПИДе полумиллионное население гористого региона, разбросанное по площади примерно в четыреста квадратных миль. Им пришлось бы устроить лаборатории и пункты приема анализов на местности, где главные дороги даже в хорошую погоду почти непроходимы. (“Что касается транспорта, – писал Фармер пвизовцам, – мы полагаем, это будут ослики + велосипеды + мотоциклы + джипы”.) Им пришлось бы обучить лаборантов работать в условиях частичного, а то и полного отсутствия электричества, пришлось бы нанять и обучить дополнительный легион общественных медработников, чтобы те доставляли профилактические препараты каждой беременной женщине дважды в день в течение девяти месяцев и каждому новорожденному в течение недели. Поскольку вирус передается через грудное молоко, пришлось бы снабжать каждую мать запасом детского питания как минимум на девять месяцев, а поскольку питание надо разводить в воде, команде Фармера пришлось бы еще и очистить воду в десятках деревень.

Деньги Всемирного фонда – 14 миллионов долларов для Центрального плато, выплачиваемые в течение пяти лет, – предназначались в основном для покупки антиретровирусных препаратов, найма гаитянских медработников и восстановления нескольких уже существующих в регионе государственных клиник. Но лечение и профилактика ВИЧ идут рука об руку с лечением и профилактикой туберкулеза. А с появлением клиник, лечащих эти два недуга, туда повалят люди и с другими проблемами: со сломанными ногами, ножевыми ранениями, брюшным тифом и бактериальным менингитом. Проект ПВИЗ – не то место, где больным дают от ворот поворот, если у них “неправильные” заболевания. Все это означало, что им придется создать копии медицинского центра в Канжи по всему огромному гористому голодающему Центральному департаменту и четырнадцати миллионов при особом везении и должной экономии едва хватит на первые шаги.

Но Фармер все равно был на седьмом небе. Узнав о деньгах от Всемирного фонда, он написал мне: “Я чуть не плачу. Гаитяне, как никто, этого заслуживают”. Еще он писал, что проанализирует свой график и отменит все, что только можно, лишь бы побольше времени проводить в Гаити. Пару недель спустя он был в Томске – навещал пациентов и проверял, как работает программа. А вскоре уже выступал в Барселоне на ежегодной Международной конференции по СПИДу.

Однажды, прилетев в Бостон выжатым после очередного месяца путешествий, он сказал Офелии, что слышит два хора: в одно ухо друзья и союзники твердят, что он должен сосредоточиться на глобальных проблемах мирового здравоохранения, в другое стонут его пациенты-гаитяне. Голос мира говорит: “Это очень важное совещание”; голос Гаити говорит: “Мой малыш умирает”. Порой, втиснувшись в самолетное кресло, он заводил речь о том, что хочет полностью посвятить себя Канжи, жить там постоянно и быть “просто сельским врачом”. Но я не очень-то ему верил. Я подозревал, что, пока он способен переносить дорогу, он будет покидать Гаити ради таких мест, как Томск и Лима, чтобы и лечить отдельных пациентов, и играть свою роль в борьбе с мировыми напастями и неравенством в здравоохранении, практикуя, таким образом, оптово-розничную медицину по собственному рецепту. Но он всегда будет возвращаться в Канжи. Мне казалось, что у него не столько планы на жизнь, сколько жизненный алгоритм. Пол Фармер напоминал мне компас, одна стрелка которого крутится по всем сторонам света, а другая твердо указывает на Канжи.

Глава 25

Раньше, когда Фармер был еще студентом-медиком, перемещения между Бостоном и Канжи выбивали его из колеи. Покинув нищие хижины, полные голодающих младенцев, он слушал в аэропорту Майами, как хорошо одетые люди обсуждают свои попытки сбросить вес. В каком бы направлении он ни летел, его подстерегало нервное потрясение. Сегодня он знакомится с высочайшими современными стандартами ухода за пациентами в бостонской университетской клинике, а завтра утром вылезает из тап-тапа с серым от пыли лицом и направляется в сквоттерский поселок на растрескавшейся земле над плотиной, где и медицины-то нет, какие там стандарты ухода. Со временем он научился реагировать на смену обстановки спокойнее. “Постепенно до меня дошло, что можно прекрасно лечить больных, не поддаваясь гневу”, – сказал он мне. Думаю, он просто стал придавать гневу более приятную форму, форму мечты об устранении контраста – по крайней мере, медицинского – между Бостоном и Канжи.

Разумеется, мечта эта казалась неосуществимой, но Фармер от нее не отказывался. “Я же не говорю, что надо делать в Канжи трансплантацию костного мозга. Но стандартное лечение необходимо, – говорил он в своих лекциях. – Справедливость – единственная приемлемая цель”. Он далеко продвинулся на этом пути. В “Занми Ласанте” уже были приличные условия, в том числе хорошая операционная, всегда сияющая чистотой. Но высокотехнологичного оборудования пока очень не хватало: ни банка крови, ни компьютерного томографа. Фармер намеревался рано или поздно приобрести и это, и многое другое. А пока, не имея возможности перенести бостонскую медицину в Канжи, он время от времени возил пациентов из Канжи в Бостон.

В начале 2000 года пвизовцы привезли в Бригем молодого гаитянина по имени Вильно с редким врожденным пороком сердца. Хирурги сделали ему операцию, отказавшись от оплаты своего труда. Несколько месяцев спустя, в самом начале августа, жительница города Энш, испугавшись жутких условий местной больницы (полы из прогнивших досок, открытая канализация на заднем дворе, лекарства только за наличные), на тап-тапе привезла сына в “Занми Ласанте”. Мальчика звали Джон. Как и смерть, рождение большинства гаитян нигде не регистрируется, так что точный возраст Джона неизвестен – вероятно, ему было лет одиннадцать-двенадцать. Близких родственников у них с матерью не осталось. Муж и трое других детей женщины умерли один за другим в течение последних нескольких лет, судя по всему, от различных заболеваний. Когда спросили мнения Фармера, что именно их сгубило, он ответил резко, совершенно в духе гриновских “Комедиантов”. “Гаити, – сказал он. – Они умерли от Гаити”. Мать Джона называла свою жизнь чередой катастроф. Семейная история, хоть и отнюдь не беспрецедентная, придавала случаю Джона особую значимость. По медицинским же показателям случай был уникальным.

У Джона на шее образовались опухоли. На первый взгляд это напоминало золотуху – шейный лимфаденит, туберкулез лимфатических узлов шеи, довольно распространенный в Гаити недуг. Но при золотухе узлы мягкие. Прощупав опухоли Джона, Фармер нашел их слишком твердыми. А поскольку уровень белых телец в крови оказался гораздо выше, чем обычно наблюдается при внеле-гочном туберкулезе, Фармер заподозрил какую-то разновидность рака.